Вадим должен сегодня, во что бы-то ни стало, дойти до заветной крайней скамейки. Можно, конечно, немного дать послабление себе – дойти до предпоследней. Тем более, что Николай Николаевич, его лечащий врач, по прозвищу Айболит, постоянно предупреждает: двигаться необходимо, но перегружать ноги не следует, особенно правую.
– Не забывайте, товарищ полковник, что собрана она из костного и мышечного фарша.
Врачи не давали гарантии спасти ногу. От колена и ниже ее просто не было. А то, что оставалось, представляло собой месиво, болтавшееся на кровавых ошметках. Вторая нога пострадала меньше – была размозжена лишь ступня.
…Уже две недели как Вадим наконец-то освободился от опостылевших костылей. Прошло более полугода с начала отчаянной битвы по восстановлению утраченных конечностей.
Первая скамейка, что рядом с входной дверью госпиталя, стала началом победы над инвалидностью. Потом – вторая, третья… Их было очень много вдоль длинной госпитальной аллеи. И вот, наконец-то – последняя. Дойдет ли он до нее, или боль вновь вцепится в тело железными крючьями и отключит сознание?
Дойду, дойду, сцепив зубы, упрямо шептал он. Ермилов старался не глядеть вперед, чтобы не пугать себя расстоянием, и, словно пацан, ожидал приятного сюрприза. И он случился. Скамейка неожиданно толкнулась в его правое колено. При этом надоевшей боли не ощутилось.
– Что, подруга, надоело меня грызть? – тихонько сказал он, обращаясь к своей мучительнице, усаживаясь на край скамейки.
Ермилов расслабился, вытянул ноги и, закрыв глаза, погрузился в блаженное состояние. К высокому забору госпиталя примыкали корпуса военного санатория, в котором, как сказал Николай Николаевич, ему придется проходить реабилитацию не менее месяца до полного выздоровления.
Со стороны санатория доносились звуки танцевальной музыки, которую включал массовик-затейник, едва отдыхающие заканчивали с ужином. Каждый раз, добравшись до очередной «плановой» скамьи, Вадим расслабленно опускался на нее и, наслаждался долетавшими звуками знакомых мелодий. Он представлял себе танцующие пары, нарядно одетых молодых женщин, веселых беззаботных курортников.
Вадим за две недели межскамеечного передвижения наизусть изучил весь музыкально-танцевальный репертуар санатория.
– Значит так, – открывая глаза произнес увечный. – Сейчас Газманов поскачет со своими мыслями-скакунами, а мы двинемся вместе с ним к нашей альма-матер.
Однако Вадиму пришлось вновь опуститься на скамью, от неожиданно зазвучавшей мелодии, совершенно незнакомой ему песни:
Большие города,
Пустые поезда…
Запел певец низким проникновенным голосом, в котором ощущались тревога и обреченность.
Холодная война,
И время как вода,
Он не сошел с ума…
Ермолов сжал челюсти, спазм сдавил ему горло. Так на него подействовали и слова, и мелодия песни.
На линии огня,
Пустые города…
Продолжал сообщать Вадиму трагическим голосом певец. А когда прозвучали слова:
Полковнику никто не пишет,
Полковника никто не ждет…
Он с трудом протолкал застрявший в горле ком, оглянулся по сторонам, не видит ли кто, как полковник ФСБ тридцати восьми лет вытирает слезы. Слава Богу – никто не видит.
– Да это же песня обо мне! – ахнул он. – Холодная война, на линии огня пустые города, и что просто случайно, не сошел с ума, когда очнулся после наркоза, осознав себя безногим инвалидом.
Тогда он твердо решил застрелиться, едва сможет взять в руки оружие. Полковник понимал: волшебника, который смог бы слепить развороченные ноги, не существует.
Конечно же, это обо мне: полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет.
Вадим не помнит своих родителей, они погибли в горячей точке, как сказала ему бабушка по матери, которая и воспитала его.
Потом было суворовское училище, военное училище, академия, потом мелькали чужие города, страны. Засады по обезвреживанию бандитских формирований. В последней такой операции зацепился за растяжку мины. Расслабился, не заметил натянутой лески в зеленке, результат – седьмой месяц в госпитале.
– А после санатория куда, товарищ полковник? Домой? – как-то сыпанул соль на рану душевный Николай Николаевич.
Что мог ответить полковник ФСБ Вадим Олегович Ермилов? Что никакого дома у него нет, и что ни кто и нигде его не ждет, и никто ему не пишет.
Вадим с ужасом осознал, что он глубоко одинокий человек. Раньше подобные мысли как-то не приходили в голову.
Песня давно кончилась. Полковник встал со скамейки и, опустив плечи, потащился к госпиталю. Он даже не заметил, вернувшись в палату, что привычная боль в ноге отпустила. Захлопнула зубастую пасть и заглохла. Надолго ли?
Не раздеваясь, Вадим улегся на койку поверх одеяла. Но его привлекла вновь зазвучавшая мелодия со стороны танцевальной площадки. Теперь это была до боли знакомая песня, разрывающая сердце. Он подскочил с койки и слишком поспешно рванул к балкону, боясь, что та вдруг умолкнет, и тогда снова… что снова? Застыл он в дверях.
Дремавшая в ноге боль очнулась, и принялась за нытье. Видать, ей не понравилось слишком резвое подскакивание с койки. Но Вадим не обратил внимания на грызунью. Сердце забилось о ребра, с такой силой, словно готово пробить грудную клетку, выскочить из груди и разбиться вдребезги. Что это? Та же мелодия, и вроде бы тот же певец обвинял Вадима, его же словами.
«…В том, что ближе мы так и не стали, эта южная ночь виновата. И я виноват».
– Я, я виноват, нечего обвинять южную ночь. Ведь была у меня возможность после захвата банды найти полчаса для объяснения. А ведь не нашел. Стоп, а как я мог объясниться, как мог найти ее, если даже не знал ее имени?
Вадим давно смирился с потерей девушки, которую полюбил с первого взгляда и, как считал, на всю жизнь. С того вечера минуло почти четыре года. Время размыло ее черты, стерло из памяти единственную встречу, канули в забвение танцевальная мелодия и проникновенные песенные слова.
Вадима обдало жаром. Песня всколыхнула дремавшие чувства. А ведь счастье было так возможно!
– В том моя вина, что не сказал ей тогда о самом главном, – корил он себя. – Полагая, что все у нас впереди. Но «впереди» не случилось.
Песня затихла. Полковник постоял еще некоторое время на балконе, и вернулся к опостылевшей койке. Утихшая было боль, вновь капризно заныла. Поныла, поныла и заткнулась. Память вернула Ермилова в четырехгодичную давность. Их подразделение командировали в этот самый южный город со спецзаданием. По сведению источника угнездившиеся террористы готовят серию взрывов на территории России.
Прибыв на место, обнаружили – бандиты успели скрыться. Видать, кто-то из местных успел их предупредить. Террористы не могли далеко уйти с имеющимся у них большим запасом взрывчатки, следовательно, затаились где-то здесь, в городе. Предстоял поиск. Подразделение временно расселили в военном госпитале, находящемся в то время в стадии строительства. Форма одежды– гражданская, дабы не порождать ненужных вопросов. Бойцам разрешалось выходить в город, посещать санаторную танцплощадку, не теряя бдительности.
Молодые офицеры танцевали с девушками, шутили, смеялись, изображая беззаботных отдыхающих. Вадим рассеянно созерцал толкотню танцующих. Его внимание привлекла необыкновенная девушка. Она стояла в стороне от пестрой толпы, почти не танцевала, то ли не желала, то ли кого-то ждала.
Присмотревшись к незнакомке, Вадим понял, что его сердце сражено наповал. Такого с ним еще не бывало. Это был гром с ясного неба, это была любовь с первого взгляда.
В последующие вечера он только и делал, что следил за ней, честно признавшись себе, что уже без памяти влюблен в эту прелестную незнакомку.
Собираясь на очередное танцевальное рандеву, Ермилов тщательно поскоблил щеки, натянул голубую модную рубашку с короткими рукавами. К танцплощадке влюбленный приближался с твердым намерением сегодня же пригласить девушку на танец, объясниться с ней, положив конец душевным мукам.
Вадим сразу увидел ее. Для него исчезли и дома, и деревья, и люди. Осталась лишь она, такая желанная, тоненькая прелестница в пестром, ситцевом платьице. Без этой девушки Вадим уже не мыслил собственной жизни. «Ермилов, ты пропал!» – вынес он сам себе приговор.
– Разрешите, – сказал он, протягивая к ней руки. Девушка обернулась. Вблизи она оказалась еще прекрасней и желанней. Ее нежные, изящные пальцы невесомым мотыльком опустились на сильную ладонь партнера.
«…Эта южная ночь В бликах звезд золотисто-хрустальных...», – пел проникновенным голосом певец со сцены танцевальной площадки.
Девушка перенесла невесомую руку к нему на плечо, и он, обомлев от влюбленности и восторга, бережно и нежно приобнял ее гибкий стан, и они полетели. Полетели над деревьями, над морем, над городом. Мелодия пронизывала, завораживала.
«Как только опустимся на землю, сразу же признаюсь, что полюбил ее с первого взгляда и на всю жизнь», – растекаясь в волнах счастья, размечтался Вадим.
На землю опустил их резкий звонок телефона, что прятался в заднем кармане его джинсов.
– Слушаю! – сказал он кому-то. – Простите, – это девушке. Он проводил ее до места и быстрыми шагами покинул площадку, с присоединившимися к нему молодыми людьми.
В спину неслись слова песни: «… В том, что ближе мы так и не стали, Эта южная ночь виновата.
И я виноват…»
Вновь Вадим встал с надоевшей ему госпитальной койки, не хромая, и даже не заметив этого, вышел на балкон. Ермилов долго глядел в небо, пока глаза не затянуло влагой.
– Маринушка, завтра выписываем нашего замечательного пациента и переводим в санаторий на реабилитацию. Может, зайдешь попрощаться с ним? На протяжении всего его излечения ты так и не побеседовала с ним, – роясь в бумагах, упрекнул Николай Николаевич ведущего хирурга военного госпиталя, майора медицинской службы Марину Сергеевну Николаеву, зашедшую к нему по делам службы.
– Николай Николаевич, о чем мне с ним беседовать? Я ведь хирург, а не лечащий врач. Достаточно того, что моя бригада шестнадцать часов без перерывов собирала его кости.
– Не скромничайте и не ссылайтесь на бригаду. Это ваша, и только ваша заслуга в том, что этот упрямец стал на ноги. Вы едва ли не сутки собирали костно-мышечный фарш, вылепливая ноги нашему полковнику.
– Ну, это не заслуга моя, а обязанность. Ладно, давайте я посмотрю его бумаги, что у него там.
Марина сразу узнала его, едва подошла к операционному столу. Это был тот, кто летал с нею четыре года назад среди звезд южного ночного неба. О ком четыре года грезила, даже не зная его имени.
Марину сразу привлек тогда мужчина, стоявший за пределами танцевальной площадки. Кто он? Курортник? Тогда почему трезвый? Мужественное обветренное лицо, крепкая загорелая шея, твердая линия резко очерченного рта, прищуренные серьезные глаза, высокий рост и широкие плечи делали его похожим на древнего викинга.
Странный тип ежевечерне приходил к танцплощадке и молча наблюдал за танцующими. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что незнакомец наблюдает за ней. Если она привлекла его, то почему не приглашает на танец?
…Пригласил. Едва, оказавшись в его руках, Марина, строгая, капризная, знающая себе цену, отвергающая любые попытки мужчин сблизиться с нею, вдруг растворилась в этих сильных и нежных объятиях.
«Я сейчас полечу», – закрыв глаза, подумала она. И действительно они оторвались от земли и полетели. Неожиданно раздавшийся телефонный звонок в кармане его джинсов брякнул их на землю. Даже не закончив танца, викинг извинился, проводил на место и быстрыми шагами поспешил в сторону строящегося госпиталя.
За ним, как заметила Марина, из танцевального круга кинулись несколько похожих на него молодых мужчин. Кто они? Куда заспешили? Кто позвал их?
Ее вопросы остались без ответа. Она потом четыре года будет искать на них ответы. Да так и не найдет.
Марина присела за стол, разложив бумаги перед собой, где были ответы на все ее четырехлетние вопросы.
Марина слишком гордая, чтобы идти вот так запросто к нему и заявить: дескать, я та самая, что стояла когда-то на танцевальной площадке, в ожидании твоего приглашения на танец, я та самая, которая спасла твои ноги, без которых ты был обречен стать инвалидом
Она не скажет, как страдала все эти годы, как пыталась хоть что-то узнать о нем. Но все было напрасно. Он словно мираж навсегда растаял в ту южную ночь.
И вот судьба преподнесла Марине горькую встречу с викингом безногим, истекающим кровью, о ком грезила почти четыре долгих года. Как хирург она понимала: шансы спасти ногу при подобном ранении фактически равны нулю.
И все же она решила бороться: за свою любовь, за мечту, за него, за себя и победила. Марина сидела спиной к двери, глядя невидящими глазами в окошко напротив.
Перед ней лежала история жизни, ранения и излечения полковника ФСБ Ермилова Вадима Олеговича, тридцати восьми лет отроду, прижатая ее рукой.
В дверь постучали и, не услышав разрешения, кто-то вошел в кабинет. Марина оглянулась и стала медленно приподниматься со стула.
- Вы???!!! – ахнул Ермилов. Он сразу узнал ту, с которой летал в небе южной ночи, и которая все эти трудные годы жила в его сердце. И он шагнул ей навстречу.
Антонина Глушко
(в сокращении).
Рисунок: Vectorstock.com