Дмитрий с красным дипломом закончил Хабаровский Институт Искусств и Культуры. В 2000 году зачислен в Международную Школу Пантомимы Марселя Марсо в Париже. После получения диплома артиста пантомимы в 2002 году, начал своё собственное исследование театральных форм. Продолжая учёбу сначала в магистратуре, а затем в докторантуре департамента Театрального Искусства Университета Париж-8, он создаёт множество «экспериментальных» постановок.
Спектакли, созданные им, были представлены в странах Европы, а также в Канаде и Ливане («Грёзы о Любви No 3», «Плакальщицы», «Как одно становится другим», «Человек -это я», «Дождь идёт»). Последний был представлен сначала в программе «Бейрут Стрит Фестивал», затем во дворце Плас дез’Арт во время «Белых Ночей Монреаля», и, наконец, перед воротами Парламента Греческой Республики в Афинах во время движения Разгневанных.
В 2010 году Дмитрий Рекачевский создаёт спектакль-пилот IAM4Mimе (Интерактивный мапинг для пантомимы), в котором виртуальные объекты и персонажи интегрируют в реальном времени с единственным живым актёром посредством инфракрасных видеокамер. IAM4Mime получил приз Французского Общества Авторов, Драматургов и Композиторов «Лучшая пьеса для мультимедиа», Центра Новых Технологий CUBE и телевидения ARTE TV, и в том же году представлен на всемирном бьеннале новых технологий в Лос-Анджелесе. В тот же период он участвует как актёр в театрах «Aтра» и «Лё Саблие».
С 2014 года Дмитрий Рекачевский работает во франко-чилийской труппе «Tеатро дель Силенсио», руководимой признанным мэтром уличного театра Маорисио Селедоном.
Дмитрий Рекачевский рассказал, как они, случайно встретившись, вместе шли по улице с Пьером Ришаром. Французский комик здоровался с простыми жителями Парижа, как будто, лично знаком с каждым. Если Дмитрия немного загримировать, то его можно принять за Пьера Ришара в молодости. Есть некое сходство во внешности между российским актером и знаменитым на весь мир французом.
Да и Дмитрий выглядит, как настоящий француз, 18 лет жизни в Париже, оставили свой отпечаток на внешности и речи. При этом он удивительно обаятельный и простой, не смотря на его высокообразованность и некую превелигированную статусность.
Недолгое пребывание на Родине он стремится использовать по максимуму, чтобы поделиться опытом со студентами и приморскими артистами. Это его мечта, подарить багаж знаний, приобретенный в Школе прославленного мастера пантомимы Марселя Марсо, тем, кто жаждет это знать. В эти каникулы Дмитрий Рекачевский позвал желающих на свой мастер класс.
В.Л. - Дмитрий как вас занесло во Францию?
Д.Р. - С 16 лет я занимался пантомимой во Владивостоке в театре «Фреска» с Ларисой Нагорных и Дмитрием Гончаровым, и совершенно спонтанно я отправил запрос в школу Марселя Марсо. Это было так, как будто в космос отправить сигнал о своем существовании и желании, или заявиться в Голливуд. И вдруг мне звонят домой, и говорят: «У вас начинаются приемные экзамены. Приезжайте». А звонят, причем, за неделю. Я приехал в аэропорт и говорю: «Дайте мне, пожалуйста, билет до Парижа». «Вам когда?» «Да вот сейчас». Долетел до Москвы, прихожу в Посольство, говорю, что еду поступать.
- А какие у вас есть документы?
- Никаких.
Тогда мне посоветовали их сначала собрать. Тут наступили выходные, и я уехал к бабушке на дачу под Рязань. Два дня отдохнул, и в понедельник снова пошел в Посольство с теми же документами. И попал на хорошего человека. Все ему объяснил, что еду поступать в школу Марселя Марсо, будут вступительные экзамены. «Вы мне только на этот период дайте визу».
Дали визу, и на следующий день я был в Париже. Это был 1999 год. Я поступил, и уговорил начать обучение в следующем году, т.к. жена была беременной, да и собраться надо.
В.Л.: - С какой периодичностью вы приезжаете на Родину, почему решили устроить встречу со студентами, жителями города?
Д.Р.: - Каникулы у меня нерегулярны, поэтому каждый раз поездка на Родину получается спонтанной. По приезду обязательно устраиваю встречи, мастер классы, спектакли.
Я единственный россиянин, который закончил эту школу с дипломом. Марсель Марсо умер, и больше учеников у него не будет. Необходимо передавать искусство пантомимы, полученное в школе великого мастера 20 лет назад. Считаю - очень важно передать этот багаж знаний и опыта, записать его в книге невозможно. Это нужно показывать, общаться с людьми, объяснять каждый раз. У вас есть мечта? Я мечтаю сказать как можно больше, выразить то, что я накопил за эти годы, живя и работая во Франции.
В данный момент у меня есть своя группа. Есть свои проекты экспериментального плана, т.е. театр пластики с элементами перфоманса, со странными костюмами и с виртуальными объектами, с новыми технологиями. Все это очень зрелищно. Это мои персональные проекты. Есть еще другие театры, в которых я работаю, в основном пластические. Работаю во франко-чилийском с труппой называется «Tеатро дель Силенсио», есть такой мэтр уличного театра Маурисио Салидонсо, с ними мы ездим года 4 по Европе и Латинской Америке.
В.Л.: - Дмитрий, расскажите, как и на что существуют во Франции театры?
Д.Р.: - Наша публика уличная. Арабы очень хорошо воспринимают уличный спектакль. На самом деле они этого только и ждут. Они могу громко разговаривать между собой, а когда ты к ним подходишь, они говорят, мол, так было здорово.
В.Л.: - Мне не совсем понятно: уличный спектакль – это значит общественный, а на что же вы живете, если не продаете его?
Д.Р.: - Театры живут в основном на государственной дотации, плюс всякие фонды, фестивали. Есть программа «ИН», а есть «ОФ». Первое -это когда спектакль куплен, и фестиваль участвует в подготовке спектакля, дает деньги, показывает его. Это такой привилегированный статус, очень комфортабельно. У нас такое было несколько раз.
И фестиваль «ОФ», когда ты на свой страх и риск едешь на фестиваль, сам раскошеливаешься в надежде, что какие-то продюсеры тебя увидят и захотят купить и продадут в своих фестивалях или в других театрах. На крупных фестивалях так и происходит, туда съезжаются продюсеры со всей Европы.
В.Л.: - Вы говорили, что ездили со своими спектаклями по Латинской Америке, как там публика воспринимает такой уличный театр?
Д.Р.: - .Там принимали очень хорошо. Народ так очень активный в плане культурной жизни, это мне сильно понравилось. Они более раскрепощенные, у них темперамент более легкий. Мы играли и в богатых районах, и бедных – принимали на «ура». Например, тот парад, что на фото - «Годо и Беккет» спектакль по мотивам Хуана Радригана. (Здесь Дмитрий играет Годо, некий мистический персонаж. А постановка имеет два варианта: традиционный - в театре, и театр-уличное шествие).
В английском варианте пьеса имеет подзаголовок «трагикомедия в двух действиях». Пьеса признана «самым влиятельным англоязычным драматургическим произведением XX века».) Наша актриса должна была изобразить нищенку. В оборванном платье она ждала своего выхода где-то там спрятавшись. В это время к ней подошли дети, совершенно бедные. «Сеньора, давайте я вам дам свой жакетик, вам, наверное, холодно». - и протягивают ей тужурку от Адидаса.
В.Л.: - Я так понимаю, во Франции, наверное, театр вне политики. Существует ли цензура?
Д.Р.: - Есть такое. Лицемерие есть везде, у нас свое, у них свое. Например, был такой случай: отменили уличный спектакль (он официально был в программе), когда был теракт в Ницце. Машина въехала в толпу, там погибли более 80 человек, а спектакль назывался: «83 трупа».
И еще там есть такое понятие как диктатура толерантности. По поводу пьес Вальтера: он говорит там так открыто, не жалеет никого: ни наших, ни ваших. В частности, пьеса «Магомед» запрещена в ряде стран, и ее очень редко ставят. Казалось бы, написана в 18 веке, тогда нельзя было плохо говорить о христианстве. Он написал про Магомеда, а теперь нельзя говорить плохо про мусульманство.
И разговаривать на эти темы можно оптекаемо, не дай Бог кого-то там задеть. Есть такой комический актер, его там все называют фашистом, но какой он фашист? Он просто клоун!
Дошло даже до премьер-министра, он с официальной трибуны говорил, чтобы запретить спектакли. Это как если бы Медведев сказал запретить спектакли Жванецкого, они дошли до такого маразма! Если бы они не раздували все это, то и актер был бы неизвестен. Клоуны для того и нужны, чтобы говорить не в тему, невпопад.
У них есть свои закрытие темы, а у нас в России свои.
В.Л.: - Французы не звали сняться в кино?
Д.Р.: - Пока нет, но надеюсь, что позовут, и французы, и русские. Пусть позовут и я приду!
В.Л.: - Когда вы приехали на учебу в Париж, наверное, первое время были проблемы со знанием языка?
Д.Р.: - У меня был год. Я стал брать уроки французского, но этого оказалось мало. Уже там понадобилось примерно 3 месяца, чтобы начать говорить.
В.Л.: - Вы считаете себя дальневосточником или парижанином?
Д.Р.: - Я считаю себя все-таки дальневосточником в Париже или парижанином-дальневосточником. Родился я в Читинской области, но жил там я всего год. Потом родители переехали во Владивосток, и всю жизнь до Парижа, я провел во Владивостоке. Пишу диссертацию на французском. Получил статус магистра.
Мой случай пребывания в Париже нетипичный. Я приехал и вообще никого в Париже не знал. Начал общаться сразу же на французском языке, это способствовало очень быстрому изучению языка, когда у тебя нет возможности общаться на русском. Я живу не как русский, а как обычный человек. У меня много знакомых, среди которых французы, итальянцы, японцы, арабы. И опять же, школа международная, все говорят на разных языках. И это мне нравится.
Такое есть в Париже, в Москве, надеюсь, во Владивостоке такое тоже будет развиваться. Многонациональный клуб, объединенный одним интересом, живут и работают вместе. Это очень обогащает. В этой ситуации ты себя больше ощущаешь дальневосточником, понимаешь свою самобытность.
В.Л.: - Когда Вы говорите, что из Владивостока какая реакция?
Д.Р.: - Сильно удивляются, в их представлении это очень далеко. В их понимании это чуть ли не на Марсе.
В.Л.: - Есть ли проблемы с арабами-беженцами и вообще, политическими процессами, что происходят во Франции?
Д.Р.: - Проблем с политикой нет никаких. Надо сказать, что есть стереотипы, например, по поводу русских: что мы все грубые, тупые, что мы не умеем улыбаться, мы хамим, пьем водку, ругаемся и так далее. Когда со мной знакомятся, то говорят: «Да ты не русский!». У меня есть друзья арабы - выходцы из Марокко, Алжира – это совершенно нормальные люди.
В.Л.: - Знаю, что вы в Париже обрели себя не только в профессиональном плане, но и встретили свою любовь.
Д.Р. - Моя жена Антония гречанка. Она актриса, режиссер, профессор, одна из учеников Марселя Марсо. Преподает театр в университете в Греции.
В.Л.: - Вы – русский, она – гречанка. Все-таки разный менталитет, разные нации, как вы нашли друг друга и как живете?
Д.Р.: - Она искала замену в свою труппу, я откликнулся на объявление и прошел кастинг, и до сих пор я с ней уже 11 лет.
Я веду с ней себя как русский мужчина, дарю ей цветы. Она пытается учить русский.
В труппе общаемся на разных языках, это зависит от проекта .Была труппа, состоящая из французов, румын и поляков, и наш язык был английский. А сейчас труппа франко-чилийская, с режиссером, композитором чилийцем, они говорят то по французски, то по испански, это язык я до сих пор не выучил, а потому когда они забываются, прошу говорить по французски.
В.Л.: - Не страшно ли ходить по Парижу?
Д.Р.: - Это зависит от квартала, есть бедные кварталы, там люди сидят без работы, озлобленные. У них существует стереотип, если я белый, то значит, что я обязательно богатый, и тогда они могут накинуться. Очень большая разница - мужчина или женщина. Африканцы по большей части христиане, а арабы мусульмане, у них очень сильно развиты межполовые различия. Когда я ходил один, со мной никогда ничего не случалось, а пошла моя жена, у нее ярко выраженная средиземноморская внешность, так ее стыдить начали, почему юбка у тебя такая, приняли Антонию за арабку. А если идет блондинка, значит, француженка и им плевать, во что она одета. И еще есть такой момент, если женщина идет в сопровождении мужчины, то считается, что она под его защитой и ответственностью. Вобщем надо знать, где ходить. В центре Парижа - там все спокойно.
Беседовала Виктория Летита.