Ладно, не хотел, но скажу. Мне очень грустно осознавать, но очень часто я оказываюсь прав.
Мои адвокаты могут подтвердить: я рассказал ход процесса в самом начале.
С первого дня, как только начали выбирать коллегию присяжных заседателей, стало ясно и понятно, что вы, Ваша честь, к сожалению, заняли позицию стороны обвинения, несмотря на любые нарушения, что бы ни происходило, продавливалась целенаправленно идея «Фургал виновен».
Кто наблюдал процесс, за все эти месяцы мы, вообще-то, про Кадырова и Палея ничего не слышали, их просто не существовало. Оно и понятно, какие доказательства можно было говорить про людей, которых взяли просто с улицы. Им просто не повезло, что Першин ткнул пальцем в эти фотографии.
<...>
Беспрецендентное давление на присяжных! Ну, просто беспрецендентное!
Вспомните, как могли на месяц отложить заседание только для того, чтобы сохранить пятый номер.
Ведь любое действие имеет какое-то логическое объяснение. Да потому, что все присяжные ввиду того, что они были полностью, считаю, зависимы (кто-то через работу, кто-то через службу, кто-то через деньги – но они были все зависимы), стояла задача ни в коем случае не допустить, чтобы кто-то из присяжных вышел из коллегии.
Я, может, повторюсь, но дело заказное, но даже здесь мы должны понимать, что, кроме заказа, отрабатывался механизм, как можно сегодня перераспределять материальные ресурсы путем посадки людей.
Ведь беда в чем, будучи несогласованным губернатором, я очень сильно мешал структурам, скажем так, пользоваться благами, которые принадлежали всем жителям Хабаровского края. Ну, была отработанная схема, где каждый кормился с определённого куска, но пришёл новый губернатор и сказал, что так больше не будет, и будете платить налоги в бюджет Хабаровского края. А мы будем давать детям бесплатные обеды, мы будем делать перелёты, строить дома, поликлиники и всё остальное. Задача стояла очень простая – в 2023 году уйти не с деньгами (как сказал прокурор, что я жадный), им этого не понять – задача стояла уйти, но остаться в памяти.
Я не цеплялся за власть, я не держался – люди попросили. Воспитание не позволило отказать, хотя меня предупредили за два дня до выборов, что есть два пути – либо предать (всё предать) и пойти на сделку, либо тюрьма. Ну, я выбрал тюрьму...
Как любит говорить один новый руководитель: дела важнее слов. Надо просто делать – люди сами рассудят. Ну, сидим...
Но хочется задать вопрос: кому стало лучше? Обществу, которому мы угрожаем и несём опасность? Какому обществу стало лучше, что человек, который болен неизлечимой болезнью, незаслуженно сидит в тюрьме? Кому стало лучше, что второй невиновный, я говорю про Палея, который живёт своей семьёй, воспитывает детей, работает на благо государства – нет, его надо посадить. Я понимаю, я мешал, но этих-то за что?
<...>
Ваша честь, понимаете, самое страшное для людей, для общества, это даже не то, что вы творите, самое страшное – это несправедливость! Вот такой русский человек – мы все ищем справедливость.
Вы что сделали? Сначала убили правосудие, а потом убили коллегию присяжных заседателей. Всё, куда может кто теперь обратиться?
Кто теперь кого может защитить или сказать, что так нельзя, если (вдумайтесь!!!) в неустановленном месте, в неустановленное время, у неустановленных лиц за неустановленную стоимость приобретено неустановленное оружие и в неустановленном месте передано неустановленным лицам! Вердикт: доказано, виновен!
<...>
Все видели, как присяжные опустили головы, и запасные присяжные, которые действительно были выбраны, мотали головой и плакали.
Что мы сделали? Одни пошли домой с разочарованием в справедливость, другие пошли домой с ненавистью, что их сломали и заставили сделать то, чего они не хотели.
<...>
И не пугает меня этот срок. Ну, не пугает. Но это ж как надо довести людей, что не пугают их даже такие сроки.