“Ъ” поговорил с 22 гражданами, избитыми на летних акциях протеста

В Москве продолжаются суды над участниками летних оппозиционных акций — их обвиняют в «массовых беспорядках», «насилии в отношении сотрудников правоохранительных органов» и «призывах к экстремизму». Между тем как минимум 22 человека утверждают, что на тех же акциях их избили полицейские и росгвардейцы — но ни одного уголовного дела по этому поводу до сих пор не заведено. “Ъ” поговорил со всеми, кто написал заявления в СКР о насилии со стороны силовиков.

«Я успеваю только немного повернуться левым боком и тут же получаю удар шокером, а затем и дубинкой»

Александр Глушак, 34 года, агротехник.

Мы с женой часто ходим на акции протеста, иногда даже берем с собой ребенка. Но нельзя сказать, что активно митингуем — скорее просто гуляем по городу. Нам важно увидеть все своими глазами, а не в интернете. 27 июля я поначалу даже не собирался приезжать на акцию, но меня отпустили пораньше с работы. Погода была хорошая, и мы с женой решили все-таки прогуляться.

В начале Камергерского переулка была толпа, с которой мы смешались. На Тверской все было перекрыто, поэтому люди развернулись и пошли в обратную сторону. И вот мы с женой идем, разговариваем, вдруг слышим команду: «Стоп!» Росгвардейцы разворачиваются и идут на нас. Я успеваю только немного повернуться левым боком, чтобы отойти в сторону, и тут же получаю удар шокером, а затем и дубинкой. Левая сторона тела сразу онемела, я упал на землю. От удивления я очень громко сказал: «Вы видели? Меня ударили шокером!» Человек, который стоял рядом, посоветовал мне взять справку в травмпункте. Это оказался адвокат из «Комитета против пыток» Петр Хромов, мы с женой взяли его визитку и не зря — уже через час она очень пригодилась.

Мы пошли в сторону Трубной площади. Там было много людей, выступали не допущенные к выборам кандидаты. Мы остановились послушать. Чуть позже омоновцы взяли нас в кольцо, при этом кричали в мегафон: «Расходитесь». А расходиться-то было некуда, поэтому в толпе начали шутить, что «расходиться можно только в автозак».

Полиция выборочно задерживала людей, их просто скручивали и паковали в автозак. Мы встали возле памятника, жена начала снимать происходящее на телефон, отвернулась, и в этот момент меня схватили двое в масках, скрутили и потащили. Жена даже не успела понять, что происходит, а я уже в автозаке.

Нас повезли в Зеленоград. Телефон сел, один из задержанных разрешил сделать звонок жене, чтобы сказать ей, куда я еду. Она сразу связалась с адвокатом Петром Хромовым, а потом поехала в ОВД — но ее не пустили.

В отделении все камеры были заняты, поэтому нас посадили в актовом зале — перед большой фотографией Владимира Путина. В зале мы просидели на стульях до семи утра. Уже утром нам дали протоколы о задержании, составленные задним числом. Люди начали возражать, полицейские сразу достали камеру, чтобы зафиксировать отказ на видео, появились понятые какие-то — в общем, началось психологическое давление.

В итоге нас перевезли в ОВД Западное Дегунино, меня там держали еще целые сутки. Я сидел в камере один, было тяжело: не было света, у меня не было часов, еще и вентиляция гудела. Я спрашивал полицейских, зачем меня держат в таких условиях, вроде бы не расстрельную статью вменяют. Объяснять ничего не стали, но позже все-таки пустили жену ко мне.

Около двух часов дня 29 июля меня и других задержанных снова погрузили в автозак и привезли обратно в Зеленоград — на суд. Все продвигалось очень медленно, в итоге я прождал заседания суда до восьми вечера — и в этот момент истек установленный законом срок в 48 часов после задержания. Поэтому меня отпустили, выдав повестку в суд на 31 июля. Я сразу отправился в травмпункт, у меня зафиксировали ссадину на грудной клетке и ушибы мягких тканей.

Суд оштрафовал меня на 10 тыс. руб., при апелляции ничего не изменилось. В «Комитете против пыток» мне помогли написать жалобу на полицейское насилие, мы подали ее в Следственный комитет 21 августа. Пока пришел ответ о передаче моего заявления в другое отделение.

«Он повалил меня на пол автозака, бил ногами и руками по животу, один раз заехал по челюсти»


Валерий Теневой, 18 лет (на момент участия в акции — 17 лет), фотограф

На акцию в поддержку Ивана Голунова я пришел как фотограф — ничего такого не делал, ходил, фоткал. Но когда начали всех задерживать, то полицейский просто показал на меня пальцем — и меня тоже взяли. Уже в автозаке полицейские потребовали отдать телефон, но я отказался. Тогда один из сотрудников потребовал отдать рюкзак, в котором лежала камера. А когда я отказался — начал отнимать силой. Он повалил меня на пол автозака, бил ногами и руками по животу, один раз заехал по челюсти. Все это видели другие задержанные.

Мне долго не разрешали подняться — на полу автозака я пролежал минут 20. Тот полицейский меня снимал на свой телефон и комментировал: «Он сам упал, он сам себя побил». В отделении я сказал, что несовершеннолетний — до этого про возраст никто не спрашивал. Адвоката не пускали в ОВД, отца не пускали. Я попросил вызвать скорую — врачей тоже долго не пропускали, потом они все-таки зашли.

После осмотра медики решили меня госпитализировать. Даже сделали мне капельницу. Пришла женщина-полицейская, попросила подписать протокол — но так как не было адвоката, я отказался. В больнице я пролежал около трех дней, у меня зафиксировали сотрясение мозга и легкие побои. Пока я был в больнице, отца вызвали в наше местное отделение полиции — и перед ним извинились за весь этот беспредел.

С адвокатами мы подали жалобу через неделю после задержания. Меня вызвали на опрос, спустя месяц вынесли постановление об отказе. Я прекрасно понимаю, что этого полицейского не посадят и даже не уволят. Но собираюсь дойти до ЕСПЧ — там я хотя бы получу денежную компенсацию.

27 июля меня тоже задержали. Буквально месяц назад я получил пресс-карту от движения «За права человека». Я бы хотел полноценно работать в каком-то СМИ, но пока ничего не предлагают. Но меня очень интересует политика — потому что мне в этой стране жить. Когда крутишься во всей этой сфере, чувствуешь, как что-то меняется. От этого непередаваемые эмоции, конечно.

«Я решил, что пока мне лучше быть вне юрисдикции России»


Борис Канторович, 27 лет, заместитель коммерческого директора в рекламном агентстве

Я хожу на митинги с декабря 2011 года. Не могу сказать, что мне нравится митинг как времяпрепровождение, я бы с удовольствием занялся чем-то другим. Но я не вижу другого способа как-то повлиять на происходящее в стране, да и в целом выразить свою позицию по поводу того, что делается у нас неправильно — а неправильно делается у нас многое. После митинга «Он вам не Димон» 12 июня на Тверской меня задержали, в отделении даже побили, потому что я начал качать права. В общем, опыт есть.

Перед выборами в Мосгордуму я оставлял подпись за Александра Соловьева, настоящего. Но его, как известно, не допустили. И 27 июля мы с моей девушкой пошли на акцию. Ближе к шести вечера мы оказались на Рождественке — свернули туда со всеми, потому что ОМОН перекрыл Театральный проезд. Никто не знал, куда дальше идти. И вдруг прямо передо мной очень жестко крутят человека, руки за спину заламывают и голову ниже в землю опускают. Я рефлекторно этого парня потянул на себя — мне показалось, что хорошо бы его вытащить из этой передряги.

Это очень не понравилось товарищам из Росгвардии. Один мне тут же по уху заехал дубинкой, довольно сильно. Мы упали вместе с этим парнем, потому что я его все еще держал. Потом меня стали избивать. Я думаю, этого омоновца разозлило, что такая ситуация сложилась, и он решил выместить на мне свое расстройство. Поэтому он меня сильно побил дубинкой: по голове, по спине. Я потом смотрел видео — оказывается, это все происходило очень быстро. Мне-то казалось все очень медленным, возможно, это какой-то эффект адреналина. Было очень больно, я попробовал отползти, меня снова стали крутить, бить. И кто-то стал по моей спине прыгать.

В какой-то момент я подумал, что сейчас меня убьют. Я помню такую мысль, что я не должен трогать омоновца ни в коем случае, потому что за такое точно могут посадить. Потом меня потащили в автозак — и на входе приложили несколько раз об дверь. В автозаке мне стало совсем плохо. Я попросил полицейских вызвать мне скорую, они сначала согласились. Потом нас начали перегружать в другой автозак и тогда уже сказали, что ничего вызывать не собираются и меня якобы никто не бил.

Про меня к тому времени написали в Twitter — тогда позвонил «Комитет против пыток», они пояснили, что я имею право сам себе скорую вызвать. Когда я узнал, в какое ОВД нас везут, я позвонил в скорую — и врачи приехали прямо вместе с автозаком.

Врач меня осмотрел и сказал, что с сотрясением мозга должны госпитализировать. Полицейские начали возмущаться — они даже не успели меня оформить. Мои друзья уже адвоката прислали, он тогда ломился в отделении, а его не пускали. Тут начался диалог между двумя ведомствами. Скорая объясняла, что она вообще-то скорая и у нее время. А полицейские говорили, что они привезли человека в ОВД и поэтому должны отчитаться. В итоге меня завели в скорую, туда зашел полицейский и попросил написать объяснение, почему я оказался на территории ОВД. Я написал, что меня полицейские избили, а все остальное — 51-я статья. На меня даже протокол оформлять не стали.

Дальше меня отвезли в Боткинскую больницу, я там пролежал до понедельника, потом меня выпустили. Клали меня с сотрясением, а потом еще зафиксировали тупую травму грудной клетки, множественные подкожные гематомы и ушибы мягких тканей в области головы, шеи, задней стенки грудной клетки, правой верхней конечности. В истории болезни врачи написали: «Со слов больного, был избит полицейским на митинге».

2 августа я подал жалобу в СКР. Я думал, конечно, отмолчаться о том, что попытался оттащить человека. Но решил написать все как было. И никакого ответа нет до сих пор. Даже обидно — какой-то ответ лучше, чем ничего. Недавно мы вместе с «Зоной права» подали жалобу в суд на бездействие СК.

«Я был в шлеме, только поэтому все обошлось»


Андрей Кургин, 38 лет, безработный

В день акции 3 августа я решил покататься на велосипеде по Бульварному кольцу. В Новопушкинском сквере все было перекрыто, полиция многих задерживала. Меня не трогали, думали, что я журналист — у меня был ярко-желтый жилет на рюкзаке. Потом полицейские все-таки спросили пресс-карту. Я сказал, что ее нет. И после этого они меня повалили и начали бить: по ногам, по голове. Я был в шлеме, только поэтому все обошлось. Потом они потащили меня вместе с велосипедом, потому что я от него не хотел отцепляться. Потащили до автозака, там дали все-таки подняться, осмотрели рюкзак, меня обыскали и отпустили. Видимо, автозак был полный, и меня не стали туда запихивать, потому что я сказал, что без велосипеда никуда не пойду: «Вы меня можете убить, но велосипед у меня только у мертвого отберете». Потому что он для меня большая ценность.

«ОВД-Инфо» нашли меня сами и подсказали зафиксировать побои. Поэтому на следующий день я пошел в травмпункт. У меня были большие гематомы, царапины на руках, ушибы и кровоподтеки на ногах. Потом я связался с «Зоной права», там мне уже помогли написать жалобу. Сейчас мне пришла первая отписка, что я якобы сам во всем виноват. Я сомневаюсь, что в России удастся добиться наказания для полицейских. Думаю, Европейским судом все и кончится.

Я считаю, что граждане должны сами выбирать, за кого голосовать, а не какой-то дядя. Я постоянно за политикой слежу. Этим летом ставил подпись за Гудкова, которого потом не зарегистрировали. 8 сентября ходил на выборы, действовал по «Умному голосованию».

Александр ЧЕРНЫХ.

kommersant.ru