– КАКИЕ УРОКИ СЛЕДУЕТ ИЗВЛЕЧЬ?
26 июня 2020 г.
Институт региональной прессы
Вебинар с преподавателем кафедры журналистики и медиатехнологий Санкт-Петербургского государственного университета промышленных технологий и дизайна Еленой Владимировной Гусаренко.
Елена Гусаренко в журналистике с 1991-го года. Закончила журфак и юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Работала в газетах «Смена», «Комсомольская правда», «МК в Питере», была первым шеф-редактором «Фонтанки.ру», возглавляла информационное агентство «БалтИнфо». Лауреат премии «Золотое перо». В настоящее время находится на фрилансе, при этом преподает на кафедре журналистики и медиатехнологий Санкт-Петербургского государственного университета промышленных технологий и дизайна.
Елена Гусаренко
Если мы вспомним французский язык и что значит волонтерство — это абсолютно бесплатное, на доброй воле человека основанная работа.
В каждом районе Петербурга созданы волонтерские чаты. Там общаются 120-140 человек волонтеров. Очень много волонтеров-медиков из академии им. Мечникова, медицинского университета им. Павлова. Много ребят пошли работать в «красную зону» – в госпиталь в Ленэкспо, много журналистов, они публикуют блоги о своей волонтерской работе. Самые разные люди. Мы брали заявки от людей, которые звонили на федеральный номер, который везде был опубликован.
Волонтеров было много больше, чем заявок, на всех не хватало. Например, сбрасывают конкретный адрес, и кто первый эту заявку возьмет, тот и идет по адресу. Люди стремились быстро-быстро все выполнить. По правилам мы можем выполнять заявки до 3-х дней, но, как правило, мы выполняли заказ в тот же день, особенно, если нужны лекарства.
Требования к волонтерам на входе
Елена Гусаренко: Это самая большая проблема, мы даже в чатах обсуждали, что кто-то кого-то обманул. Но таких требований, что нужно проверить нового добровольца до конца, нет. Мы предоставляем паспортные данные, нам дают бэйдж с нашей идентификацией с фотографией и телефоном, и человек, к которому мы пришли, просто нас видит на этом бэйдже, чтобы убедиться, что это действительно заявка сделана. Но я думаю, что мы еще огребем, на самом деле. Это не доработано.
Одна из самых существенных проблем была в том, что наши заявители не очень понимали, в чем заключаются функции волонтера. То есть они путали нас с социальной службой и, соответственно, требовали от нас выполнения тех же самых обязанностей. При том, что, созваниваясь, мы всегда предупреждали, что мы покупаем им продукты на свои деньги и с нами нужно рассчитываться. И, конечно, было очень неприятно, когда мы заказ выполняли, а заявители отказывались с нами рассчитываться, потому что они считали, что им просто положено бесплатно.
Еще были моменты, когда заявителям нужны были лекарства. Лекарства – льготные, они бывают или в определенных аптеках, или только в определенное время. Волонтерам приходилось ездить по всему городу. Я лично однажды потратила пять часов, чтобы найти в той дозировке, о которой мне сказали изначально. 5 часов – это очень много для волонтерской работы. Я общалась с такими же волонтерами из Москвы, и у них возникло непонимание в том плане, что им за эту работу нужно платить. Нам, как волонтерам, выдавали сим-карты, карты «Подорожник», как только закончился карантин, эти карты нам заблокировали. То есть мы ездили на собственном бензине, на собственном времени и на собственном созвоне.
Социальные службы в пандемию не работали
Елена Гусаренко: Для меня стало откровением очень большое количество людей, которые живут одни и им никто не помогает даже в коммунальных квартирах. Это ужасно. И почему-то, когда началась пандемия, социальные службы перестали приходить к пожилым людям. Они оказались брошенными на произвол судьбы. Никуда было не достучаться, мы звонили Ржаненкову в комитет по социальной политике Петербурга, чтобы к людям пришли.
Также для меня стало откровением то, как много у нас брошенных стариков, без детей, без родственников. Уходить от них было очень сложно.
Все, что нам полагалось — купить продукты, купить лекарства, повесить где-то и бесконтактно передать, но мы за рамки этих обязанностей выходили. За время волонтерства мы даже устроили цветочную клумбу. Бабушка очень переживала, что какие-то вандалы вытоптали клумбу, за которой она ухаживала. Мы купили рассаду и посадили все, что бабушка хотела. У другой бабушки мы починили стиральную машину. У нас уже есть любимые бабушки, любимые дедушки, и я думаю, что это общение продолжится. Потому что у них никого нет.
Есть у нас пожилая пара, ему – 96 лет, жене – 93 года. За все время, что мы с ними общаемся, к ним никто не приходил. Они живут на первом этаже в хрущевке. Жилье – не пригодное, на самом деле, для проживания пожилых людей. Волонтеры достучались до соцслужбы и до комитета по социальной политике. Людей, наконец-то, вывезут на карантинное обслуживание, чтобы они подышали свежим воздухом.
Москвичи ожидали оплаты
Елена Гусаренко: Когда Москва призывала медиков-санитарок, уборщиц, им обещали конкретные суммы, люди туда поехали, но это не называется волонтерством. Вы заключаете договор, в договоре прописана конкретная сумма, которую будут платить, это – не волонтерство. Поэтому мне странно было читать публикации, в которых наши коллеги по волонтерской работе возмущались, что им ничего не заплатили. Я два месяца работала и ничего не получала, мне важна была обратная связь от наших подопечных, они потом звонили и говорили, что хотели бы именно вас, Лена. Я говорила им — сделайте заявку, я тогда к вам приеду. «А вы точно к нам приедете?» Это было очень важно. И, конечно, никакой отдачи материальной я лично не ожидала изначально. Мы подписывались за «Подорожник», который нам выдавали, потому что нам оплачивали проезд, мы расписывались за СИМ-карты, ничего другого мы не подписывали, потому что понимали, что мы делаем это сами по своей доброй воле.
Волонтерская помощь или соцслужба?
Елена Гусаренко: Мне кажется, что во время этой пандемии проявилось все несовершенство социальной помощи. Когда соцработники отказывались ходить к заболевшим заявителям, не извещали о тех льготах, которые положены. Соцслужбы не совершенствуют свою работу, а здесь такой удобный повод — не ходить. Но мне кажется, что если волонтеры будут подменять соцслужбу — это не правильно. Потому что люди тратят свое время, даже если они получают какую-то психологическую отдачу, а кто-то за это получает деньги. Ни за что, фактически. Сейчас, конечно, была экстренная ситуация, когда все кинулись помогать пожилым людям, но это не должно быть нормой, потому что государство на это выделяет деньги.
Вопрос: Вы сказали о том, что вы обнаружили довольно много людей, которые живут в одиночестве и им никто не помогает. Как вы считаете, учет таких людей, не обязательно нуждающихся в помощи, но возможно нуждающихся, и их оповещение, как должны и какие службы их оповещать? Во-вторых, списки людей, назовем их 65 плюс, как их составить? Я вчера впервые получила звонок о том, что есть кто-то, кто мог бы мне помочь, если бы я в этом нуждалась. Но я предвижу, что вчера – это в канун голосования, и там другие интересы. А все-таки более двух месяцев никакой информации о том, где можно заполучить такого волонтера, которого можно было бы попросить и попросить что-то для меня сделанное, к тому же еще и говорить с человеком интересным. Мне приходили каждый день смс-ки «Сидите дома!» То есть они знали, что я – из тех, кто должен сидеть дома. Но мне не пришла ни одна смс-ка, что Лена Гусаренко помогает таким, как я, и если хотите, она привезет вам весь набор лекарств.
Елена Гусаренко: Это удивительно, потому что, например, мои заявители узнавали либо через смс- оповещение, либо они видели где-то постеры, если они выходили, либо по телевидению. То есть у них недостатка в такой информации не было. Корреляция звонков из администрации и голосованием, конечно, есть. Я не буду этого отрицать. У меня были совсем пожилые заявители 90+ и были те, у кого дети – в Москве, а они – не очень пожилые, 60+, тем не менее они нам звонили. Соцслужбы не ведут учет. Наша пара 90+ пропустила свой юбилей, им не выплатили 70 тысяч рублей просто потому, что соцработник им не сказал, что есть такая опция, что они могут получить от государства деньги по случаю юбилея свадьбы. То есть они должны были сами заказать. Но их об этой льготе не проинформировали. А у нас по закону 3 года можно воспользоваться этой льготой, а у них уже 8 лет прошло.
Комитет по социальной политике должен списки создавать, проверять, прозванивать. Пока мы не позвонили Ржаненкову, никто не пришел к этим пожилым людям. Только в ручном управлении, что называется. Я считаю, что волонтерство при видимом благе – это плохо. Потому что мы подменяем собой государство. Этого не должно быть. Конечно, теперь я буду прозванивать тех заявителей, с которыми подружилась. Но они стоят где-то на учете, им что-то положено, и это я им обеспечить не могу.
Для меня стало откровением, что люди сами не хотят о себе заботиться. Когда я им говорю, что они могут позвонить туда-то и туда-то, можете вызвать что-то, они не хотят. Может быть, это провоцирует бездействие со стороны государства. Я говорю — у вас есть соцработник, почему вы ему не позвонили? В ответ слышу, а зачем я ему буду звонить?
Комментарий участника:
Вам надо дожить до моего возраста, чтобы понять, что просить и иметь право получить — это разные вещи. Я принципиально никого ни о чем не просила, я, естественно, могла узнать, где найти волонтера, но я этого не делала. Да, люди инертны, но людям, которые были активны, бывает очень неловко о чем-то просить. И если у них есть права, и если эти права прописаны, а сейчас еще хотят нашпиговать Конституцию, я считаю, что обвинять тех, кто не просит, не стучится, не дозванивается, не говорит — у меня есть права и так далее.....
А если вы не знаете о своем праве? Но даже если вы знаете, требовать то, что обязаны вам выдать, просто выдать, выдать регулярно или единовременно или потому что вы работали не один десяток лет, в этом случае, я ожидала от вас, что вы понимаете, когда и какие отделения должны иметь очень четкие такие списки.
Елена Гусаренко: У нас заявительный принцип на помощь, это нигде не прописано, но это так. 9 мая нам выдали наборы для поздравления ветеранов. Там были цветы, ну все, что положено, конфеты, греча. У меня лично было 23 адреса. Из них живых оказалось 13. Я ездила по Ломоносовскому и Петродворцовому районам, стучалась в каждую дверь и мне соседи говорили — а ее или его уже нет. Соседи знают, дом – пустой, а они в списках значатся. И это, конечно, было ужасно, когда ты об этом узнаешь. Это именно ветераны, то есть те, кому за 90. Эти люди должны быть на учете везде. Это у меня только, а нас там было 600 человек, и у каждого по 20-30 адресов.
Материал подготовлен Татьяной Романенко,
г. Санкт-Петербург.
Окончание следует.