Дума окаянная все не перебесится,
Говорят, ее разгон —
вопрос буквально месяца.
О тебе, страдалица, я пишу-корябаю.
Кто бы с кем тебя сравнил,
а я сравнил бы с бабою.
С бабой ненасытною, как твои начальники, —
Из таких, какие здесь сажаются на чайники.
Взор твой затуманился,
разум твой заклинился,
То ли климакс у тебя, а то ли хуже климакса.

То с тобой символика, то с тобой истерика,
То «МК» твой злейший враг,
а то опять Америка,
То распад Миронова, то отель Исаева —
Чисто цирк для всей страны,
где Путин импресарио.
Пехтин угрызается, Жири огрызается —
Хуже, блин, чем наш КС,
хотя там тоже задница.
Ах, не со Столыпиным, что прославлен заново, —
Я могу тебя сравнить с репризами Хазанова,
С Шуровым—Рыкуниным,
с Ширвиндтом—Державиным —
Все условья, чтоб погнать,
когда запахнет жареным!

Все балласты скинутся. Все узлы развяжутся.
Это будет сильный ход,
хотя последний, кажется.
Запад заволнуется, взглянет недоверчиво —
И Навальному сказать на это будет нечего!
Сразу рейтинг Путина закрепится намертво —
Все же чувствуют давно,
что лучше без парламента!
Подберутся партии вида очень странного —
Кургиняна во главу, а может, Залдостанова.
Ни квартиры в Англии, ни домов в Германии —
Только клацанье зубов, об сессии и мании.

Вот когда заплачем мы по тебе, красавица.
Будем хлюпать и стенать —
а что еще останется?
Мир стремится к худшему.
Страшен стал пейзаж его.
Те лишь тырили бабло —
а эти жрут нас заживо!
Я всегда сочувствую за борта бросаемым.
Даже Гусев, может быть,
обнимется с Исаевым!
Все они покажутся милыми и слабыми.
Между прочим, говорят,
что точно так и с бабами:
Все по Баратынскому, а точней, по Тютчеву.
Если мы меняем что, то никогда не к лучшему.
Так иди же ты ко мне, моя подруга грустная,
Я хочу тебя обнять, как Исаев Гусева!