Когда тугоухость стала невыносимой, купил себе слуховой аппарат. Украли. Ещё дважды я покупал слуховой аппарат, каждый раз у меня его воровали, как воровали другие вещи.
Пошел к директору спросить: могу ли я получить от нашего интерната хоть раз слуховой аппарат, который обязаны мне менять раз в три года? Но мне заявили, что надо ждать год для его получения.
А недавно моей подруге интернат все же выдал слуховой аппарат, видимо, не новый, даже без всякой упаковки. И я подумал, что возможно это мой, украденный. А возможно — кто-то умер (по моему мнению, о смерти кого-либо из жильцов никогда не объявляют и не вспоминают), и его аппарат попал к ней, как я полагаю.
Что мне теперь думать по этому поводу об администрации?
Но я ничего не стал говорить своей подруге, чтобы не расстраивать её.
Седанкинский дом-интернат во времена Советской власти пытались превратить в геронтологический корпус. Геронтология — продление жизни стариков. И, считаю, сделали бы, во времена совдепии планы, как правило, всегда выполнялись.
По мнению многих стариков, проживающих в интернате, как и у меня, человек попавший в интернат, попадает словно в силки-ловушку. Потеряв своих родных, он невольно обращает свой взгляд на Седанкинский дом-интернат. Кто же будет хоронить меня? Сдав свою недвижимость, он заключает договор с домом-интернатом, по которому его недвижимость становится благотворительным пожертвованием в пользу этого Дома. Теперь он не может вернуться, так как квартира уже продана, и за воротами интерната ему остается один путь — в подворотню. Вот и получается, на мой взгляд, что Седанкинский дом-интернат — своеобразная ловушка.
Здесь огромный арсенал медиков. С утра они все как мураши, бегом мелькают по интернату. К 11.00 суета успокаивается и они готовы принимать стариков на личном приеме. По предписаниям всех медиков их здесь лечат...
Я поступил в этот интернат абсолютно здоровым человеком. Несколько подводила тугоухость, но это профзаболевание.
Поскольку я являюсь лауреатом международной литературной премии 2012 года, ко мне часто обращаются проживающие в интернате за защитой своих прав. Обобщив несколько обращений, мне приходится писать статьи. Встав на защиту стариков я заработал ненависть администрации СДВ, как я считаю.
Я стремительно стал терять слух, в горле растет раковая опухоль. Меня отправили в больницу для проведения химиотерапии. Там мне вливали в вену эти огромные пакеты с медицинскими жидкостями. Редактор одной из наших газет позвонила директору СДВ и предупредила: если, не дай Бог, Букин умрет, будет проведена судебно-медицинская экспертиза, вплоть до эксгумации трупа.
Но опухоль продолжает расти. Дело дошло до того, что мне сделали отверстие в трахее и вставили трубку. Это все вызвано тем, что если опухоль перекроет воздух в горле, то смогу дышать только через эту трубку, которая, в принципе, и спасла мне жизнь. В данный момент я полуживой-полутруп.
А на прошедших выходных мне предложили мензурку лекарства, которую я выпил. Всю ночь я ползал на четвереньках по полу. И из меня выскочило все то, что я скушал, наверное, за неделю.
Потеряв часть зрения, я плохо ориентируюсь в пространстве. А из-за рака в горле я потерял еще и речь. Вот и получилось — я без вины виноватый, превратился в кусок бесчувственного мяса.
Буквально на днях рак запечатал мне горло. С трудом кое-как я добрался к медсестре с просьбой о кислородной подушке. Но как же так, этот дешевый продукт должен находиться в любом учреждении, кроме нашего?
Я смею надеяться, что наша директор Н.Т. Новикова, вместо огромного баннера над входом в новый корпус, написанного, на мой взгляд, с ошибками, приобретет в каждое отделение хотя бы по одной кислородной подушке.