ЧЕЛЮСКИНСКАЯ ЭПОПЕЯ – и сейчас воспринимается такой, какой была создана в умах современников советской пропагандой. Исторические мифотворцы сумели лишь косвенно использовать её в создании легенды о пароходе «Пижма», якобы шедшем вместе с «Челюскиным» с двумя тысячами заключённых на борту, которых Сталин якобы лично приказал утопить вместе с кораблём.
Легенда насытила юбилейные (к 70-летию «Челюскинской эпопеи» в 2004 году) статьи и телепередачи новомодными теперь «историческими тайнами».
ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ ИЛИ БОРОДА ШМИДТА
Но по прошествии времени, бросается в глаза та пропагандистская, выходящая за рамки разумного, кампания, развернутая вокруг этого, пусть и неординарного события.
Удивляла она и современников. Бернард Шоу сказал послу СССР в Лондоне Ивану Майскому: «Что вы за страна! Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество, на роль главного героя ледовой драмы нашли настоящего Деда Мороза с большой бородой. Уверяю Вас, что борода Шмидта завоевала вам тысячи новых друзей».
Это высказывание обычно трактуется как восхищение, однако стоит обратить внимание на оттенок язвительности высказывания. Напомним, что в начале того самого 1933- го года, в котором была организована экспедиция «Челюскина», завершился голодомор, унёсший 7 миллионов жизней. В разгар террора, самой официально-популярной песней станет «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»
Несомненно, лозунг, под которым шла организация спасения челюскинцев: «Советская родина не оставит в беде своих сыновей и дочерей!», объективно «работал» на опровержение нараставших сомнений в гуманности первого в мире государства рабочих и крестьян. Ироничное «Борода Шмидта завоевала Вам тысячи новых друзей!» отражало успех беспрецедентной пропагандистской компании.
НЕЛЕГИТИМНЫЙ ФЛАГ НАД КОРАБЛЕМ
Между тем, даже весьма поверхностное знакомство с архивными делами, касающимися экспедиции на «Челюскине», более внимательный анализ многочисленных публикаций 1930-х годов о «челюскинской эпопее» и хронологически близких ей событий в Восточной Арктике убеждает в том, что неясностей и недоговорённостей в этой истории более чем достаточно.
Корабль, ставший одним из символов истории СССР, как выясняется, на момент гибели формально не имел права на ношение государственного флага страны. Пароход «Лена», сразу после постройки в Дании переданный недавно созданному Главному управлению Северного морского пути, одновременно со сменой названия на «Челюскин» получил и порт приписки – Владивосток.
Однако первым советским портом, куда пришел из Копенгагена «Челюскин», был Ленинград. Ленинградский порт в соответствии с законом выдал кораблю «Временное свидетельство на право плавания под флагом СССР» сроком на шесть месяцев, который истекал 11 января 1934 года. До истечения этого срока пароход должен явиться во Владивостокский порт. В случае неявки судно лишается права на дальнейшее плавание под флагом СССР.
Видимо, борьба за жизнь людей и судна напрочь вытеснила из головы капитана вопрос о государственной принадлежности корабля.
ГЕРОИЗМ ПОД ДУЛОМ ВИНТОВКИ
Теперь практически не упоминается резкий конфликт, возникший в ледовом лагере в первые дни его существования, когда большая часть оказавшихся в экстремальной ситуации сугубо сухопутных людей, с Арктикой совершенно не знакомых, прежде всего – строителей, стали настаивать на походе к материку. Видимо, конфликт достиг столь острой формы, что Отто Юльевичу Шмидту пришлось взять в руки винтовку и пригрозить пустить пулю в того, кто сделает попытку покинуть лагерь.
Когда все более или менее успокоились, удалось, проведя расчёты такого похода, убедить людей в его нецелесообразности. Тем не менее, первое заседание бюро партийной ячейки после катастрофы было посвящено обсуждению «угнетённого состояния» членов экспедиции и способов его преодоления – «личным примером коммунистов» и контролем настроения в каждой палатке и в бараке «партийными информаторами» (в наше время их бы сгоряча назвали «стукачами»).
Среди «Анкет награждённых» (а заполняли их «задним числом», на другой день после церемонии награждения в Кремле), есть и анкета плотника Фёдора Скворцова. В поезде по дороге в Москву он подает в партячейку «Челюскина» заявление о приёме в партию, написанное соответствующим участнику героического события языком: «Я окончательно понял, что такое партия и как она руководит», и решением бюро ячейки рекомендован в кандидаты по высокой 2-й категории, как и секретарь комсомольской ячейки Погосов (в те времена категории определяли срок кандидатского стажа и уровень политического доверия кандидату) [Семёнов].
И вот один из лучших, надо полагать, челюскинцев в графе анкеты «Место работы и должность» пишет буквально следующее: «В экспедиции на «Челюскине» (для постройки дачи Врангеля)». Честно говоря, неясно, как трактовать такую запись: то ли некоторые челюскинцы более чем смутно представляли себе цели экспедиции, то ли 28-летний ивановский крестьянин обладал незаурядным, но и весьма рискованным чувством юмора. Совсем по-другому тогда прочитывается и фраза из его заявления.
Во всяком случае, этот маленький мазок несколько изменяет оттенки в групповом портрете челюскинцев.
НЕЛЕДОКОЛ «ЧЕЛЮСКИН»
Известно мнение капитана «Челюскина» В.И. Воронина о непригодности судна для таких плаваний, столь категоричное, что он даже отказывался принять командование над ним. Он стал капитаном «Челюскина» лишь в результате сомнительной интриги руководителя экспедиции О.Ю. Шмидта, который уже прошёл с Ворониным Северный морской путь на «Сибирякове» в 1932 году и, конечно, хотел видеть на мостике самого опытного в то время полярного капитана (Воронин согласился провести корабль только до Мурманска, поверив обещанию Шмидта найти ему замену, чего Шмидт даже не пытался сделать).
Между тем, среди архивных дел экспедиции хранится «Акт приёмки парохода», составленный 17 июля 1933 года, когда «Челюскин» уже вышел из Ленинграда в Мурманск. Он содержит 66 замечаний по доводке корабля (корпус и такелаж) и 70 замечаний – по машине. Разумеется, необходима оценка возможности их устранения во время плавания.
Любопытна и разная классификация типа судна «Челюскина» в официальных изданиях (энциклопедиях) разных лет, хотя нигде он не именуется ледоколом, как его упорно называют многие нынешние журналисты. Однако в 1-м издании БСЭ (её главным редактором был О.Ю. Шмидт, том вышел в свет в январе 1934 года) о «Челюскине» говорится как о пароходе, построенном в Дании по заказу Морфлота СССР специально для обслуживания Чукотско-Анадырского побережья, т.е. для районов со сложной ледовой обстановкой.
Во 2-м издании 1957 года о «Челюскине» подчёркнуто говорится как о пароходе неледокольного типа, а в 3-м, 1978 года – как просто о пароходе. Однако в начале 1935 года О.Ю. Шмидт не только продолжал называть «Челюскин» «полуледокольным пароходом», но и сообщил делегатам Всесоюзного съезда советов о том, что партия и правительство ответили на гибель «Челюскина» строительством двух пароходов той же конструкции [«Известия»].
Если это так, то трагедия его гибели и мнения специалистов были попросту проигнорированы.
А СКОЛЬКО ИХ БЫЛО НА КОРАБЛЕ?
Как ни удивительно, но каноническая цифра – 104 «героя-челюскинца» – неверна. В том же 1-м издании БСЭ указана цифра 176 человек, «в т.ч. 51 член экипажа, остальные – научный и корреспондентский состав, смена зимовщиков для острова Врангеля и обслуживающий персонал». Однако Воронин в «Рейсовом донесении», а за ним и все последующие публикации, говорят о наличии на борту при выходе из Мурманска 111-ти человек: «52 члена команды, 29 человек экспедиционного состава, 29 человек зимовщиков и плотников для острова Врангеля и девочка Алла (Буйко)».
При изучении документов экспедиции, хранящихся в архиве, обнаружилось, что общего списка членов экспедиции, зимовщиков и строителей на стадии её подготовки попросту не существовало, есть бессистемный набор списков, предложений, решений. Видимо, делопроизводство в Управлении не было отлажено, а в БСЭ указано количество экспедиционного состава явно завышенное, ибо для такого количества людей на «Челюскине» попросту не было места.
В первые часы плавания количество челюскинцев могло бы увеличиться на одного человека, когда в трюме был обнаружен проникший на корабль «заяц» – Алексей Субботин, молодой романтик, рвавшийся в Арктику. Но его на первом же встречном корабле («Аркосе») отправили обратно в Мурманск. Не он ли стал прообразом шутника Молибоги в блестящем исполнении П. Алейникова в вышедшем в 1936 году фильме «Семеро смелых», окончательно утвердившим в массовом сознании героико-романтический образ советских полярников?
Вскоре с «Красина» на «Челюскин» перешёл судовой инженер П. Расс, потом родилась Карина Васильева и количество челюскинцев возросло до 113 человек.
У острова Колючин восемь человек по разным причинам покинули «Челюскин»: кто-то спешил вернуться на учебу в институт; известный поэт, автор нашумевшей «Улялаевщины» Илья Сельвинский променял будущий орден Красной Звезды на участие в конкурсе, куда он повез свою пьесу «Новый класс». Покинул «Челюскин» и будущий заслуженный деятель искусств РСФСР кинооператор Марк Трояновский, тем не менее подключившийся в Москве к своему помощнику, оставшемуся на «Челюскине» Аркадию Шафрану, в создании фильма о челюскинской эпопее. Таким образом, к началу дрейфа на «Челюскине» было 105 человек, в том числе двое детей.
Естественно, что Постановление ЦИК СССР от 20 апреля 1934 года «О награждении орденом Красной Звезды участников полярного похода «Челюскина» в 1933-1934 гг.» должно включать 103 фамилии, т.е. всех, кроме детей, в том числе погибшего Б. Могилевича. Тем не менее, в постановлении их 104, под номером 75 – «Шульман И.П. – студент-исследователь».
Нигде больше – ни в документах, ни в публикациях, в том числе в списке челюскинцев в 1-м томе известной книги «Поход “Челюскина”» 1934 года издания, этот человек не упоминается. Нет его анкеты и среди анкет награждённых участников экспедиции. Нами даже был запрошен Центральный архив ФСБ, сообщивший, однако, что «в списках личного состава ОГПУ 1933-1934 гг. Шульман И.П. не значится».
Лишь при полистном изучении 300-страничного архивного дела удалось обнаружить четвертушку серой бумаги: «Выписка из протокола № 13 заседания Президиума ЦИК СССР от 31 июля 1935 г. (т.е. через 13 месяцев после награждения – Прим. авт.). Об исключении из списка награждённых орденом Красной Звезды участников полярной экспедиции на «Челюскине» тов. Шульмана, как ошибочно включённого в этот список. Подпись: Секретарь ЦИК Акулов». Документ этот был адресован О.Ю. Шмидту. Кто такой был И.П. Шульман и в результате какой и чьей «ошибки» он попал в список, так и осталось загадкой.
РЫВОК К МОНУМЕНТУ ЗАГЛОХ НА ВЗЛЕТЕ
Одно из постановлений ЦИК: «О возведении монумента в память полярного похода “Челюскина”» от того же 20 апреля 1934 года так до сих пор и не выполнено. Единственным памятником эпопее был просуществовавший несколько месяцев макет «Лагеря челюскинцев» на площади перед Казанским собором в Ленинграде.
Юрий Трифонов-Репин,
ППРГО Росс. Мемориал.
Продолжение следует.