Митинги на Болотной площади 6 мая не станут способом диалога оппозиции с властью или методом повлиять на нее. Это символический акт публичного заявления о несогласии с действующим режимом в непосредственной близости от Кремля.
Митинг, посвященный годовщине акции протеста на Болотной площади в Москве накануне инаугурации на третий президентский срок Владимира Путина, оказался под угрозой срыва по неожиданной причине. Во время монтажа сцены трагически погиб монтировщик Максим Мелков. В результате даже среди организаторов начались разногласия по поводу того, проводить или не проводить акцию. Ряд заявителей митинга на Болотной, в частности Петр Царьков, стали говорить о невозможности проведения акции в связи с гибелью рабочего. В итоге митинг решили не отменять, но начать его минутой молчания в память о погибшем. Что вполне логично, ведь эта гибель никоим образом не влияет на смысл мероприятия и не является ни «происками властей», ни «преступной халатностью» оппозиции. Хотя, конечно, при желании можно придать этой смерти и символический характер с любым знаком в зависимости от политической позиции трактующих.
После прошлогодней акции протеста на Болотной, омрачившейся массовыми беспорядками, а затем уголовными процессами против участников (ни одного уголовного дела против другой стороны, ОМОНа, так и не заведено), любой митинг 6 мая автоматически приобретает особый исторический контекст. 6 мая стало чем-то вроде непровозглашенного Дня российского протеста против власти. Причем, возможно, главное и единственное реальное достижение уличных акций протеста в столице состоит в том, что московские власти в последнее время относительно спокойно согласовывают такие акции.
Вот и на сей раз отвечающий за проведение массовых мероприятий заместитель мэра в правительстве Москвы Александр Горбенко пообещал, что московские власти не будут чинить препятствий организаторам митинга, а, напротив, окажут им содействие при оборудовании новой сцены, с которой могли бы выступить ораторы. Более того, по его словам, они вышли на контакт с организаторами акции, которые искали грузовик в качестве сцены для выступающих. Ведь полноценную сцену после трагедии с Мелковым и начавшихся затем следственных действий оборудовать не удалось. Переносить митинг на другой день было бы странно даже не только потому, что у этого конкретного дня был четкий политический смысл, но и просто из-за больших организационных сложностей. Это было бы нелепо, даже если бы трагически погиб известный оппозиционный активист.
Можно со злорадством или с горечью — опять же, в зависимости от политических взглядов — говорить о том, что акция на Болотной даже без гибели рабочего превратилась в митинг ради митинга. Но если каждая такая акция проходит мирно, не омрачается провокациями со стороны власти и участников или массовыми беспорядками, «митинги ради митинга» тоже имеют важное и вполне конкретное значение. Они не заставляют президента менять курс или если заставляют, то пока, увы, в сторону еще большего «закручивания гаек». Они тем более не способны заставить эту власть добровольно уйти или обеспечить честные выборы на федеральном уровне.
Но таким образом Болотная продолжает противостоять политическому болоту, в которое все более глубоко погружается «тело» России. И этого факта публичного, открытого противостояния, заявления своей позиции вполне достаточно. Очевидно, что людей, не согласных с властью, гораздо больше, чем тех, кто рискует выходить на митинги. Что у тех, кто выходит, есть единомышленники не только в виртуальных социальных сетях. Не менее очевидно, что люди не согласны с властью по разным, иногда диаметрально противоположным причинам. И что сама по себе Болотная не рождает никакого «народного фронта» против Путина.
Но, тем не менее, власть и общество постепенно привыкают к тому, что в этой стране нет политического единомыслия и есть люди, готовые рисковать собой (если нынешний тренд внутренней политики сохранится — это действительно станет большим риском для жизни) ради перемен в стране.
Каждый такой митинг является элементом, формирующим новую реальность. Эту реальность независимо от количества людей, готовых и дальше ходить на митинги, и от мер, которые готова применять власть против несистемной оппозиции, уже точно не назвать политической стабильностью. По крайней мере в том смысле, который вкладывала в эти слова российская власть в последние десять лет.