Путин, общаясь с народом, пообещал не допустить рецидивов сталинизма, объективно рассматривать политические дела и стремиться к диалогу с оппозицией.
А в это самое время Константин Лебедев, признавший свою вину и сотрудничавший со следствием, получает два с половиной года, против Навального лжесвидетельствует Опалев (он утверждает, что кабинет Навального был на пятом этаже, а у Навального не было кабинета), в Москве штрафуют на 300 тыс. рублей ассоциацию «Голос», которая может быть закрыта, а благотворительную организацию «Помощь больным муковисцидозом» собираются привлечь к уголовной ответственности.
Острых моментов на прямой линии было всего три, все остальное хочется промотать.
Первый момент — Сердюков и Васильева. Полковник в отставке Баранец привычно рубит правду в глаза. Вы гений, ваше величество, но почему до сих пор не добиты упавшие, не посажены Сердюков с Васильевой? Ответ: пусть судебная система гуманизируется.
Второй: когда будет посажен Чубайс? (Венедиктов верно подмечает кровожадность доверенных лиц: все время спрашивают — где посадки? Это у них называется «жестко спросить с президента», а по сути — перед нами компенсация раболепства особой опричной густопсовостью). Ответ: Чубайс давно не во власти, я с ним много спорю, он был окружен агентами ЦРУ (не расслабляйся, Чубайс!), но в действиях «Роснано» криминала нет.
Третий момент: нет ли в ваших действиях времен третьего срока некоторых рецидивов сталинизма? Ответ: нет.
Если ты борешься с коррупцией, будь безупречен, а дела оппозиционеров поручено расследовать с особой объективностью.
Остальное — рецидивы, но не сталинизма и не брежневизма, а скорей уж позднего самодержавия.
Главная черта этого стиля — скучающий зритель и витающая в воздухе нервозность менеджмента. Раньше нервничали только ведущие, теперь часто теряется и главный герой. Искрометности мало, юмор минимизирован, видны усталость и раздражение — не против оппозиции (ее давно не считают проблемой), а против людей, которые не понимают очевидных вещей.
Люди, что еще печальней, не очень понимают, зачем их вообще собрали и о чем они хотят (должны, назначены) спросить. Большинство вопросов, кроме упомянутых кровожадных реплик со стороны доверенных лиц, вопросами, по сути, не являются.
Невероятное многословие, особенно в вопросах Ирины Антоновой и новосибирского ученого. Точно и корректно заданный вопрос Пиотровского о растущей и насаждаемой агрессии и процветающем доносительстве отметен: все нормально, пусть доносят.
Прочие не знают, о чем и как спрашивать, путаются в собственных словах, заняты не тем, чтобы действительно поговорить о важном, а тем, чтобы угодить. Это чувствуется и порождает ощущение тяжкой скуки, беспросветности, вязкости.
Такая же беспросветность в явно наметившемся геронтократическом уклоне: большая часть спрашивающих — старейшины, почетные члены, председатели, заслуженные, знатные. Молодежь сведена к минимуму, ветераны всегда в строю.
Многими уже подмечен этот уклон — говорить в основном с теми, кто несменяем. Для людей этого поколения подарком выглядит любое будущее, обсуждать его детали они не склонны. Скоро вся страна будет жить по принципу «спасибо, что живу».
О лицемерии говорить не приходится, поскольку лицемерие это не путинское. Он как раз абсолютно откровенен, ему нравится ставить в неловкое положение других, в частности, Клейменова, Ситтель и региональных корреспондентов. Это на них изольется раздражение зрителя — за семидесятнический стиль репортажей с мест с публичными взлетами бомбардировщиков и ледовыми тренировками инвалидов. Это они стараются угодить, суетятся и все равно безбожно затягивают процесс.
Пять часов, господи помилуй! И тогда у всех, кто смотрит этот прямой эфир по долгу службы или из личного интереса, возникают два чрезвычайно тягостных чувства.
Первое — от контраста между тем, что говорится, и тем, что в это самое время делается. В смысле объективности и гуманизации.
А второе — от напрасно потраченного времени; оно и так вряд ли ушло бы на что-то особо осмысленное, но эта трата вовсе уж никуда не годится.
И тогда закрадывается вопрос: это что, на всю мою жизнь?!
Думаю, это было главным ощущением большинства зрителей.
Россия может простить циничный юмор, агрессию, даже откровенную пропаганду, но, оставаясь вечным зрителем в театре собственной истории, скуки она не прощает.
Власть надо менять не тогда, когда она преступна, и не тогда, когда жестока: народ любит зрелища, особенно кровавые. И когда смешно, народ тоже любит. Он не любит только, когда нудно: не лучшая, но и не худшая черта народа-зрителя.
Следить тут надо не за рейтингом власти или оппозиции, а за рейтингом эфира. Так вот: процесс Навального в такой же прямой трансляции смотрели бы охотнее.