Некоторым нравится быть военным. Ну, защита Родины, честь, долг, то-се… Это все высокое, но не надо забывать и о низком, из чего в основном и состоит жизнь.
Быть военным – это не отвечать за себя: что прикажут – то и делаешь, куда поселят – там и живешь, что дадут – то и ешь, что покажут – то и смотришь, куда пошлют – туда и идешь… Потому и так трудно переучиваться после армии на гражданскую жизнь, что никто ничего не приказывает, самому соображать надо. Не приказывают, но деньги зарабатывай, себя и семью содержи! А куда идти?
В общем, удобно в армии. Но не всегда безопасно. Причем беда может прийти оттуда, откуда не ждали. В ночь на понедельник в поселке Светлый (вообще-то правильно по-русски – «в поселке Светлом», но у военных названия не склоняются по приказу со времен Великой Отечественной, чтоб избежать путаницы) под Омском обрушалась часть казармы 242 учебного центра ВДВ. Погибли 23 призывника, еще 19 военнослужащих пострадали, извлечены из-под завалов 42 человека – обрушение лестничных пролетов всех четырех этажей здания произошло после отбоя. Всего в казарме было 337 человек.
Бога, конечно, нет, говорили нам в Советском Союзе, есть только природа. И все живет по законам природы. И хоть сейчас в Бога верить модно, и военные многие и крестятся, и в церковь ходят, свечки жгут, и технику освящают, но в данном случае никому в голову не пришло назвать произошедшее божьей карой или испытанием. Реакция была вполне атеистической: возбуждено уголовное дело по статьям «Халатность», «Нарушение правил безопасности при ведении строительных работ», «Превышение должностных полномочий».
Насчет строительных работ – да, что-то в этом есть. Здание не такое уж старое, построено в 1975 году, а в 2013 году отремонтировано. А вот как построено и как отремонтировано – это вопрос. Ценой, между прочим, 23-х жизней.
Если б здание было дореволюционной постройки – ну как наши здания в Раздольном (там их особенно много) и в других местах, темного кирпича с некоторыми архитектурными излишествами, то сомнений не было бы: виноват ремонт. А 1975 – год уже сомнительный. Хотя ремонт в 2013-м…
Видео, кстати, выложили в Интернет как раз 2013 года: вот ремонт, все нормально, И вообще, говорят военные, фирма выиграла конкурс, все честно. И меняли они только инженерные сети, потолки…
А вот LifeNews нашла местного жителя, который в ремонте участвовал, это житель Омска Владимир Настыченко. Он и рассказал, что в бригаде работали алкаши и наркоманы, которые проходили реабилитацию. Бесплатно работали. Конечно, ни о какой квалификации и речи нет.
Чертежей и планов, кстати, тоже не было. «Внутри выносились стены – несущие или не несущие, я не знаю, – и ставились каркасы из гипсокартона. При этом никакого усиления им не придавали». За Лайфньюсом, конечно, проверять да перепроверять, но рассказ местного жителя вполне соответствует нашему житейскому опыту.
Ага, вот они, законы природы. Можно обмануть заказчика, можно не заплатить исполнителям, можно потырить денежки, можно ими поделиться с начальством – но законы природы не обойти.
По сведению местного жителя Настыченко, те же люди участвовали в строительстве соседних зданий. Так что вполне понятна реакция министра обороны Сергея Шойгу: он поручил проверить все объекты военного назначения в военном городе Светлое.
?Владимир Маркин, официальный представитель Следственного комитета России, заявил, что среди прочих рассматривается версия о нарушениях в ходе ремонта здания. «Могу сказать, что все лица, причастные в той или иной степени к этой трагедии независимо от должностей, которые занимают, и заслуг будут привлечены к уголовной ответственности и понесут заслуженное наказание», – ?сказал Маркин. И мы ему, конечно, верим.
В конце концов, недавняя история с художницей-поэтессой Васильевой еще не забылась. И ее действительно посадили! И выяснили при этом, что ее начальник Сердюков ничего не знал и вообще невиновен. Это к вопросу о должностях и заслугах. Дело передано в Военное следственное управление СК.
А вот еще один случай, более оптимистический. Потому что никто не умер. А никто не умер потому, что они сбежали с полигона.
Речь о майкопском полигоне в Ростовской области. Оттуда сбежало (или ушло – кто как понимает) несколько десятков контрактников (некоторые издания говорят о сотне), поскольку не хотели отправляться на войну, в Украину. Газета.ру цитирует одного из беглецов: «Я не выполнял преступный приказ, так как не хотел идти против присяги, которую я принимал, и не хотел участвовать в боевых действиях на территории Украины».
Теперь их судят за самовольное оставление части, за дезертирство. Ну не то чтобы судят, но уголовные дела возбудили. Ну не то чтобы против всей сотни, а против четверых.
Олег Козырев удивляется, что «статью «дезертирство» применяют к контрактникам. Они-то не срочники даже. Захотели – расторгли контракт, в чем проблема-то их уволить?»
Некоторые из беглых говорят, что подавали рапорты на увольнение, но у них не брали. В таком случае послушаем Валентину Мельникову из «Союза комитетов солдатских матерей» (на радио «Свобода»):
«Они солдаты по контракту. Они должны были пойти к своему гарнизонному прокурору. Если отправка на Украину неизбежна, то могли бы уволиться; если это только прикидки, то разрулили бы прокуроры по-другому.
У нас есть орган, который следит за соблюдением законности, куда надо обращаться военнослужащим хотя бы формально. Это детский лепет. В воинской части есть строевая часть, канцелярия, которая обязана принимать документы под расписку.
Что значит – не приняли? У них есть полковник, который занимается работой с личным составом, если полковник не принял у них рапорты, у них есть командующий армией, есть замминистра обороны по личному составу. Все боятся, не знаю чего.
Бояться надо участвовать в незаконной войне, а больше ничего не надо бояться».
Олег Козырев вообще убежден в мужестве этих солдат: «Мне не нравятся заголовки СМИ про контрактников в Майкопе. Я о заголовках «испугались отправки на Украину». Любой, кто служил в армии (я служил) знает, насколько трудно не выполнять незаконные приказы. На это нужно мужество…
Так что те солдаты-контрактники, кто отказался идти и воевать на необъявленную войну – во-первых, мужественные люди, во-вторых настоящие солдаты. В присяге нет ничего про то, чтобы солдат шел и делал что-то противозаконное. Для того, чтобы противостоять военным преступлениям в армии, нужно настоящее мужество, даже если оно касается просто твоего личного неучастия в этом».
Валентина Мельникова вспоминает первую чеченскую войну, как «6,5 тысяч заявлений было только в нашей московской приемной. 12 тысяч человек отказались ехать в первую половину 1995 года. У нас никто не был осужден. Потому что есть совершенно четкие правовые юридические основания отказа.
Не надо сидеть и не надо ждать, пока само рассосется, надо обращаться в Комитет солдатских матерей, само собой не получается». А еще ее удивляет бездействие матерей:
«Если мать говорит, что он три раза подавал рапорт, почему она не приехала, не взяла тот рапорт и не поехала к командующему округом в Ростов или к прокурору округа. Если она знала, почему она не позвонила нам и не сказала, что ее сын такой-то, воинская часть такая-то, подал рапорт, что он не хочет на Украину, или подал рапорт, что он хочет уволиться. Люди сидят и ждут. Меня в этой войне с Украиной с прошлого года приводит в ужас это сидение на месте и ничегонеделание – вместо того, чтобы энергично пытаться парней спасти и помочь им, и заодно войну как-то усечь».
Сравнение с недавним прошлым ее удручает: «Когда чеченцы говорили: пускай приедут родные, мы отдадим – мы людей оповещали, помогали ехать, были наши коллеги или родители, которые искали своих. Люди ехали тысячами, находили, хотя там бомбили, обстреливали, все кругом горело.
Тут надо ехать в Ростовскую область, где не бомбят, не расстреливают, никто не взрывает. Почему они не едут – я не понимаю. Когда мне мама офицерская говорит: а не будет ли ему хуже? Я говорю: пожалуйста, выбирай – тебе привезут его в гробу или он останется в России, не будет он офицером, найдут ему работу. Куда уж хуже, чего они боятся, я не понимаю».
Давайте порассуждаем. О девяностых. Время было, конечно, лихое. Но у этого слова два значения: 1) «приносящий беду, злой, тяжкий» и 2) «молодецкий, удалой». Да, конечно, многие, очень многие, большинство лишились почти всего. Накопления сгорели, работа испарилась. Хотя и было-то не так много, но зато стабильность, гарантии… Как пели «Наутилус помпилиус»: «Нищие молятся, молятся на то, что их нищета гарантирована». И что получилось? Лихое время – лихие и люди. В обоих значениях. Поехать на поиски, на вызволение родной кровиночки под бомбы, под обстрелы – да запросто, и никакое лихо не возьмет!
Сейчас – не то. Некоторые вспоминают поговорку: не жили хорошо – не стоит и начинать. Это неправда. На самом деле мы никогда так хорошо не жили, как в нулевые. Никаких репрессий (типа сталинских), доходы растут, зарплата тоже, квартиру можно в собственность оформить, детям-внукам передать. Квартира-дача-машина, советский идеал, доступен! Ну, на дачу пусть старичье ездит, мы лучше заработаем и на базаре купим, а вот квартира и машина… Да, и машина! Да не жигуль какой-нибудь, а заграничная, удобная…
Знаете, цыгане объясняют свою охоту к перемене мест тем, что они были когда-то птицами. И вот однажды эти птицы вдруг нашли место, где было полно еды! Птицы клевали-клевали, все съели, перебежали на соседнее, столь же богатое место… А потом, когда все кончилось, они взлететь не смогли – разъелись, отяжелели от хорошей жизни. Так они стали людьми, но птичье желание куда-то все время лететь осталось.
Вот и мы – разъелись. И в прошлом осталось не только лихое время, но и лихость, молодечество.
То есть настигло нас, по словам Михаила Анчарова, «испытание сытостью». И некоторые (не будем высчитывать процент) его не выдержали. Насмотрелись мы, да, наслушались, начитались, как жена, то есть уже вдова, говорит вдруг, что муж его жив, вот он рядом сидит, хотя это не муж, а тот, от кого зависит компенсация за гибель мужа и за молчание. Родители, отказывающиеся от уже мертвого сына за компенсацию – тоже уже видели. А что ж. Миллион – неплохие деньги. Надолго хватит. А если умерший успел в военную ипотеку влезть – то вообще безвыходное положение. Не на улице ж жить! Мамочкино «А не будет ли ему хуже?» – отсюда же.
Как говорил Сергей Переслегин, беда в том, что все наши идеалы безвозвратно конвертировались в деньги.
А деньги уходят в нужные карманы, а для жителей дома-казармы конвертируются в гипсокартон вместо кирпича. И в конце концов дом рушится.
Круг замкнулся.
Марина ЗАВАДСКАЯ.
На снимке: обрушившаяся казарма.
Фото «Свобода» От редакции:
14 июля в Омской области объявлен траур.
Почему не по всей стране?
Выражаем соболезнования родным и близким погибших.