Интервью с московским телеоператором Олегом Слюсаренко, нашим земляком, о работе в местах военных действий на Украине.
— Олег, только что ты показал мне страшные кадры: залитая кровью пустая детская коляска, трупы на улице, плачущие люди, разрушенные жилые кварталы. Увы, в последние месяцы такая картина не редкость. Но одно дело – смотреть подобное видео по телевизору или в Интернете, и совершенно другое – самому все это снимать. Ведь ты сам, по сути, стал участником тех событий…
О.С.: -— В июле месяце мы поехали на улицу Добролюбова в Луганске, там уже работали МЧСники, помогали жителям во дворах завалы разбирать. Мы все это сняли, и отошли, а через минуту прилетела мина буквально на то место, где я стоял. Я успел отойти на 20 метров…
— И что ты сделал? Свернул съемки, выключил камеру и вернулся в Москву?
О.С.: — Нет, мы поехали в гостиницу. Не мы первые, не мы – последние.
— Ты слишком буднично об этом говоришь…
О.С.: — Это каждый день так! Когда работаешь, стараешься ничего не замечать. Ну, мозг совсем не отключается, но тяжело. Тяжело записывать на похоронах те же лайфы, люди чуть не падают в обморок, причитают, смотреть на это очень тяжело, но заставляю себя не думать об этом, потому, что если я сорвусь, толку все равно не будет, я работать не смогу.
Поэтому все в себе держишь. Много приходилось снимать похороны. Снимал, как дохоранивали – это значит, что когда после удара человека разбросало на части, его собрали, и похоронили. А потом нашли еще, например, через день, фрагмент тела и обязательно снова дохоранивали.
Причем люди делали это уже настолько спокойно, без слез, находясь видимо в состоянии аффекта…
Люди к нам подходят, смотрят, что мы представляем СМИ, видят логотип, российского телеканала, (мы в Киеве стараемся логотип не показывать, скрываем, а в Луганске, Донецке – нет). Они подходят и говорят: спасибо, что приехали, спасибо, что поддерживаете, спасибо, что показываете. Нас не выгоняли оттуда, нас не трогали, мы спокойно работали.
Я даже писал в Фейсбуке, что подходят люди и благодарят в такой момент для них трагический… Это непривычно, обычно к нам отношение другое.
— То есть, ваше участие они воспринимали как поддержку?
О.С.: — Да, и просили: возьмите нас к себе в Россию! Мы устали.
— Как вы добирались на Украину?
О.С.: — На перекладных. Доезжали до Ростова-на-Дону. Сейчас въехать очень сложно на Украину. Сложно. Мы едем и через границу переходим, как повезет. Много разных легенд придумываем, но о них говорить не буду.
Там нас никто не встречает. Вот мы приехали. Сели на такси и от границы до Луганска только на такси. Живем в гостинице. При желании можно и квартиру снять.
— Олег, ты больше месяца провел в Луганске. Что изменилось за это время?
О.С.: — Было интересно и непривычно наблюдать, как пустеет город: вот, допустим, вчера на остановке стояли 10 человек, завтра 5, а через несколько дней уже 1-2 человека. Люди уезжают, город пустеет, товары за бесценок продают.
В Луганске все было относительно спокойно до того момента, пока в Донецкой области не упал самолет. Украинская армия тогда все силы направила на Луганск.
После этого начались перебои с водой, электричеством. Жителям Луганска было не до самолета – им надо было любой ценой достать билеты на поезд и покинуть город. Вот, вроде бы, сегодня еще слышно, как трамваи ходят, дребезжат, значит, в городе есть свет, есть жизнь…
А потом потихоньку все это прекращается. Или, к примеру, под окнами орала дискотека каждую пятницу-субботу, а потом все куда-то исчезло… Стали закрываться магазины, пустеть супермаркеты, исчезать продукты.
В последние несколько дней мы уже сами из подвала не стали выходить. Поднимались во двор. А как слышишь, что летит снаряд и бахает, снова спускаешься. И так через 10—15 минут. А потом электроэнергия закончилась, рабочие не могли доехать до места аварии и починить подстанцию…. Мы сидели в подвале, связи не было, провода давно не работали, но был Интернет, благодаря ему можно было держать связь с Москвой. Мы сидели в подвале с коллегами – «Лайф-ньюз», РЕН, «Вести». Мы все жили в одной гостинице, и сидели в своем подвале. Мы все делились друг с другом. Когда уже прошли третьи сутки нашего сидения в подвале, мы все стали думать, что делать? Выйти ты не можешь, но я все-таки еще подымался наверх, в номер, там можно было перегоняться в Москву, там аппаратура осталась, вещи были собраны. Хотя установка нашего руководства была такая: как что-то опасное начинается, берете только самое ценное, и уходите.
Ну, я же не могу бросить все, даже если я за это не отвечаю, я не могу это бросить. Поэтому брали все – и аппарат для перегона через Интернет, и штативы, провода, удочки, звуковую аппаратуру – что делать? И поэтому я еще поднимался, когда света не было.
И в это время в 20 метрах начался обстрел, и мины стали рваться рядом с гостиницей. Тогда я еще успел подняться наверх, но собирал я вещи, уже ползая по номеру. Потому что, как нас предупредили наши же коллеги, если вставать в полный рост, из соседнего дома по окнам тут же бьет снайпер. Все по гостинице передвигались ползком. Они прекрасно знали, что в этой гостинице живут российские журналисты!
— И они четко по вам стреляли?
О.С.: — Да, вообще была установка: российскую прессу в плен не брать, на месте уничтожать. Это я точно знаю, это нам сказали ополченцы… Нас бы оставили в номерах гостиницы, пришли, расстреляли и ушли…
— Как же вы выбрались?
О.С.: — Мы все-таки спустились вниз, сидим, наверху слышим суету. А в это время уже шла зачистка по городу. Прибежали люди, мы не знаем, кто они. Мы слышали только: «Выходите все, иначе мы сейчас к вам в подвал гранату кинем». Вышла охрана отеля – спасибо им — сказали: «Здесь никого нет, только охрана».
— Спасли вас?
О.С.: — Им огромное спасибо, если бы не они, возможно, живыми бы мы не выбрались. Вдруг появилась связь на какое-то время, мы быстро созвонились с местной пресс-службой, они говорят: сейчас будем что-нибудь думать, как вас эвакуировать в другую гостиницу. Но нашей задачей было сначала эту гостиницу покинуть.
В гостинице есть центральный выход и есть боковой. Я знаю даже, в каком доме сидел снайпер, потому что выйти было нельзя ни с одной стороны, ни с другой. Потому что только ногу высунешь, по тебе сразу бьют. Поэтому, мы пока ждали подкрепления, стояли за колоннами. Пришли ополченцы, говорят: стоит автобус. Мы только туда, по нам бьют. Мы обратно возвращаемся. Решили по два человека выходить. С нами еще гражданские были, гости отеля. Всего человек 20.
— Ополченцы вас прикрывали?
О.С.: — Да, они потихоньку нас выводили частями. Сажали в машину, и по ней тоже били, но никто не пострадал. Пока моя очередь настала пробираться «огородами», наверное, снарядов 5-6 пролетело.
Причем, пока идут ополченцы, их никто не трогает, как только появляются СМИ, по ним начинается огонь. Над тобой мины летают.
— Что в тот момент? Молились? Крестились?
О.С.: -— Я молился, чтобы все было хорошо, но не со мной, с коллегами… Чтобы все были живы-здоровы. Нам повезло – мы все же дошли огородами с этими сумками, с техникой.
— Вы ее не бросили?
О.С.: Нет. В итоге мы доехали… Потом мы дошли до машины и нас по 3-4 человека довели в другую гостиницу.
— А там было безопасней?
О.С.: — Нет, так сказать нельзя, но там был свет, вода… Для нас открыли магазин, мы купили поесть. Мы переночевали относительно спокойно. И нам надо было уехать хотя бы в сторону Краснодона – по пути в Россию. Но утром оказалось, что в городе объявлена операция «Стоп колеса» — любое передвижение на транспорте незаконно. Сначала – стреляют, потом задают вопросы. И что делать?
За нами должен был приехать таксист, мы дали ему отбой. Не знаю, кто кому позвонил, и тут подъехали несколько машин, 4 легковых и две «Газели» с красными крестами на капоте. Посадили нас в эту машину, нам было не до того – кто их послал и откуда, только помню, что в то утро еще была связь, я стал обзванивать друзей, и, как потом уже понял, просто прощался… Было уже непонятно, что будет с тобой. Позже до меня дошло, что звоночек-то был уже прощальный…
— Маме звонил?
О.С.: — Нет… Мы колонной поехали, впереди «Скорая» шла. …Мы остановились возле военкомата. Это то место, где снаряды рвутся чаще других. Там оборванные провода, фрагменты тел, люди лежат на улице…. Когда мы выезжали из Луганска, видел много людей с чемоданами, с сумками, которые хотят уехать. Не знаю, как они уезжали, поскольку транспорт не ходил, не представляю, как они добирались.
Мы доехали до пункта пропуска Изварино. Может быть, вмешалась счастливая случайность. Надеюсь, что Красный Крест не трогали – они гуманитарный груз, медикаменты доставляли.
— Что все-таки спасло тебя?
О.С.: — Я думаю, что ангел-хранитель у меня хороший. Потому что он вытаскивал меня из таких переделок… Мы ехали очень быстро, потому что если едешь 100-120 км, я это еще со времен Чечни знаю, если скорость 120 км/час, то тот же фугас, который заложен возле дороги, не успеет сработать. До Изварино доехали, там километров пять очередь – машины, беженцы, люди, которые, по словам Псаки, ехали «к бабушке в гости»… Доехали, перешли границу, украинцы нас свободно пропустили, до наших дошли, Наши быстро проверили пропуска, отметили, и впустили нас. Мы сели в такси и, первое, — в Ростов.
— Это ведь уже не первая война в твоей практике. Есть отличия какие-то?
О.С.: — Есть! Чечня отличалась тем, что там есть правоверные и неверные. А здесь брат воюет с братом. И это самое страшное. Мы много рассуждали на ту тему. Это не правильно,так не должно быть…
ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА
— Что вас – журналистов , операторов, фотокорров – заставляет туда ехать? Это обязательство, большие деньги, интерес – в общем, что?
О.С.: — Никто нас не заставляет туда ехать, мы сами едем, потому что это наша работа. Почему кто-то едет, а я сижу дома? То есть, кто-то делает сюжеты из горячих точек, а я сижу в Останкино, смотрю телевизор? Это – профессиональный долг.
Нас не заставляют ехать. Спрашивают: ты готов ехать? Если я готов, я подбираю, с кем я хотел бы – мы работаем парами, и уже знаем, с кем можно ехать.
— Я не раз слышала, и что самое грустное, от наших с тобой коллег, и даже общих знакомых – мол, пусть едут, мало им там заплатили, что ли? Что ты можешь циникам ответить?
О.С. – Так говорят не самые умные и компетентные люди, мягко говоря. Нам там платят не миллионы абсолютно. И не говорят: «вот вы вернетесь, мы вам сразу – и машины, и квартиры». Ты, собственно, видишь, какая у меня машина и квартира (сидим в съемной «хрущевке» в пригороде Москвы – Ю. С.). Есть стандартные суточные, которые утверждены государством.
— И сколько надо было тому же твоему коллеге, убитому в июне, Анатолию Кляну, заплатить за его жизнь?...
О.С.: — Ну, там все вопросы к пресс-службе Донецкой республики. Потому что в половине двенадцатого ночи, во время комендантского часа, их всех вызвали на работу. Что там было такого срочного, чего нельзя было сделать днем? И зачем было останавливаться через 500 метров, чтобы выйти покурить? Я лично считаю, в первую очередь пресс-служба виновата.
— А как все вообще организовано?
О.С.: — Приходим в пресс-службу, подаем списки – Ф.И.О, кто, откуда и на каком канале и прочие формальности. Нам выдают карточки, которые разрешают передвигаться по городу в комендантский час. Нам выдают бронежилеты, каски. Бронежилеты 5-й степени защиты, очень качественные. За этим строго следят.
С вечера звоним в пресс-службу, и нам говорят: у нас завтра происходит то-то и то-то. И плюс у хорошего корреспондента всегда есть люди-информаторы. Это официальные лица, начальники разных подразделений. Скорая помощь, больницы, поликлиники. И как только слышим, что где-то упало, взорвалось, сразу начинаем обзванивать источники.
— А наши телеканалы там показывают?
О.С.: — Нет, только по спутнику.
— Мой брат, который в настоящий момент живет в Донецке, говорит, их каналы показывают то, что идет у нас, только с точностью до «наоборот». Это и в твой огород камень…
О.С.: — Действительно, все, что показывают у нас, показывают у них с точностью до наоборот! Совершенно согласен! И украинские СМИ очень часто используют наши же съемки. Я очень много видел своих собственных съемок, ведь кадры — они неповторимы так же, как почерк – без синхронов идет видеоряд, и диктор сидит, комментирует все с точностью до наоборот, как удобно.
— Приведи конкретный пример.
О.С.: — Допустим, что-то разрушили украинские военные, а за кадром голос утверждает, что это дело рук пьяных ополченцев. Посмотрев украинские каналы, можно подумать, какие мы звери! Только подумайте, как ополченцы могут стрелять по своим? Там их дети, жены. Родственники… Родители, соседи, в конце концов! Как рука поднимется расстреливать свой же город?!
— И в нашей, и в зарубежной прессе нынешнюю войну называют еще и войной информационной. Твои слова – лучшее тому подтверждение.
О.С.: — Я снимал как освобождали украинских журналистов. Громадское ТВ. Они ни в какую не шли на контакт.. Они не верили, что их отпускают просто так, без обмена. Мы у них спрашивали, как они себя чувствуют, а они на нас волком смотрели. Хотели поговорить как коллеги с коллегами, тем общих много, а наткнулись на стену ненависти. Обидно.
— То есть, на войне и журналисты делятся на «своих» и «чужих». А ваше теленачальство требует давать информацию под тем или иным углом? Выдавать определенную точку зрения?
О.С.: — Моя задача отвечать за ракурс, а не делать комментарии.
— Когда убили Кляна, в интернете было немало пожеланий гореть ему в аду… Хотя он абсолютно аполитичный оператор, я сама с ним проработала несколько лет…
О.С.: — Про того же Кляна… Надо же кого-то обвинить! Он поехал туда потому, что сложилась такая ситуация – нас, младших, на Украину не пускали. А люди за 60 могли поехать. Он сказал: поеду я.
А что касается журналистов, их для достоверности все время заставляют появляться в кадре и комментировать то, что они видят. А вывод делайте сами. В первую очередь новости узнают по телевизору и из Интернета. А в Интернет они откуда попадают? Выкладывают люди. Значит, нам веры нет, а Интернету — есть? Так же, как на Майдане в этом году. Идет прямая трансляция 5-го канала Украины, и там все правда, не вранье, тут же показывают наш канал, Россия 24, все то же самое, с той же точки, без комментариев – вранье! Ну вот как так?
— Расскажи про Майдан.
О.С.: — Я ходил и с людьми беседовал, спрашивал: вы сидите здесь, а кто работать будет? Нам отвечали: мы лучше вас знаем, вы – враги, вы – захватчики! На Майдане было очень много бомжей – там же бесплатно раздавали одежду, кормили, чаем поили…Там столько бомжей приоделось! Там даже талоны на душ выдавали! Многие почистились, привели себя в порядок.
Я ничего не комментирую, как видишь, просто рассказываю о том, чему сам был свидетелем. Просто надо смотреть и на эту, и на ту сторону. И видеть между строк…