За последние несколько дней внимание комментаторов оказалось приковано к двум выступлениям В.Путина: его статье о Второй мировой войне и его появлению в программе «Москва.Путин.Кремль» в это воскресенье. Комментарии были разнообразными, но я бы хотел отметить одно обстоятельство, которое в последнее время становится важнейшей характеристикой президентских высказываний.
В статье о войне мы постоянно видим попытку провести параллели между прошлым и настоящим. В некоторых случаях В.Путин находит «уроки», которые якобы могут использоваться в наши дни (типа того же раздела сфер влияния, которое якобы спасло мир); в некоторых фактически предупреждает о том, что не нужно устанавливать унизительные условия мира и проводить произвольно прочерченные границы.
В интервью он прямо говорит о том, что такими «произовольно проведёнными» он считает, в частности, и рубежи постсоветских государств, которые «развелись» с Россией в 1991 году. В.Путину откровенно комфортно в прошлом, где перекраивались границы, делились континенты, велось то, что представляется ему «большой игрой». Сегодня о «большой игре» напоминает сомнительное телешоу с одноимённым названием — но в остальном современный мир и любимая В.Путиным эпоха отличаются кардинально из-за двух моментов, которые являются проблемой и для президента, и для его страны.
С одной стороны, В.Путин постоянно обращается к войне как к эпопее, принесшей Советскому Союзу победу, новые возможности влияния, новые территории, новых сателлитов. Человеческие жертвы, о которых он говорит, вспоминаются лишь в контексте того, «какой ценой» досталась эта победа, но их оправданность не подвергается сомнению. Сравнивая человеческие потери СССР, Великобритании и США, президент напоминает «нового русского», который в известном анекдоте хвастается, что сумел купить такой же, как у приятеля, галстук, но втрое дороже.
Иначе говоря, вся логика выдержана в духе сопоставления «цены» и «результата». Однако этот поход порочен. Начиная с Первой мировой войны вооружённые столкновения перестали приносить выгоду любому из их участников. Главный урок той войны (и его очень быстро понял Дж.Кейнс) состоял в том, что конфликты стали иметь цену, которую никто не может возместить. В XIX веке целью взаимодействия государств было поделить богатства и территории; в XIX веке ей является создание условий для максимально быстрого накопления богатства. В.Путину — человеку, воспитанному в советской традиции экспроприиации и дележа и управляющему страной, где два миллиона человек, занятые в добывающих отраслях, кормят все остальное население — чужд современный конструктивный подход к геополитике.
Его надежда состоит в том, чтобы великие державы объединились в противостоянии общей угрозе: в 2000 г. это был международный терроризм, сейчас короновирус или экономический кризис. Но эти надежды тщетны: передел сегодня никого не вдохновляет, угрозы уже никого не сближают. Всех интересует сотрудничество ради процветания — но человек с архаическим сознанием оказывается чужим на этом празднике жизни.
С другой стороны, основой путинского ценностного пространства является понятие государства, причём особого типа. В развитых странах государство стало инструментом решения проблем общества — в этом мире особый интерес государства утрачен. Именно поэтому исчезло и стремление к экспансионизму, которое ещё сто лет назад было практически всеобщим. Те же Соединённые Штаты, наиболее мощная держава мира, за последние сто лет утратили прямой контроль над рядом территорий, к примеру над Кубой и Филиппинами — и ничего от этого не потеряли.
На протяжении большей части ХХ века Москва была озабочена территориальными приращениями — и величие «государства» поныне отождествляется именно с ними. Но этот тип государства — персоналистское государство XVIII века, где сувереном был не народ, а пожизненный монарх (собственно, это и призвана узаконить новая российская Конституция). Именно это государство и является той иллюзорной сущностью, которую боготворит президент. При служении ему интересы населения вообще несущественны — потому что люди в этой системе являются подданными (от слова — «дань»), а не гражданами; «новой нефтью», а вовсе не субъектами принятия политических решений. Соответственно и не так важно, что население будет жить хуже — куда важнее, что государство приросло на 0,13% своей территории за счёт Крыма, даже если большинство прежних его владений находятся в запустении и упадке.
В государстве, служащем обществу, новые территории не возбуждают вообще никого, т. к. синонимичны излишним проблемам и дополнительным затратам. В.Путин же вдохновлён государством не как современным общественно полезным институтом, а как «оболочкой» для государя, каковым он себя ощущает — и мы снова возвращаемся в прежние столетия, где задачами государей было делить богатсва, потому что умножать их они не умели и в большинстве случаев даже не хотели учиться.
Несколько лет назад, когда я писал свою книгу «Несовременная страна», я, честно говоря, даже не мог себе представить, насколько безнадёжной является архаизация сознания нашего правящего класса. В последних статьях и выступлениях президента его кредо сформулировано предельно ясно: развития не может быть, потому что с историей осталось так много счётов, что до будущего сейчас просто нет дела. И не будет, пока историей не станет сам В.Путин…