Иван Непомнящих о том, что больше всего волнует, и о том, чем «мы» должны отличаться от «них»
Мы подъезжаем к колонии: человек 40 снуют из стороны в сторону по обочине, фотографируют, смеются, обнимаются, раскладывают еду на маленьком столике, привезенном с собой, шумно открывают шампанское. Между ними ходит Иван Непомнящих. Мы видим его издалека — он замечает машину, останавливается, улыбается. На переднем сидении едет его защитник Сергей Шаров-Делоне, который улыбается ему в ответ изо всех сил.
Ивана Непомнящих выпустили из колонии в 7.30 утра 24 августа — необычно рано. Защитники рассказывают, что сотрудники колонии угрожали, что за упрямство Вани будут держать его до последнего и только отпустят в 23.55.
Но вышло иначе. В 8 утра в нашем маленьком «Форде» начинают разрываться телефоны, а через несколько секунд по машине потянется дружное «Ооооо».
— Ваня, как я за тебя рад. Как я рад, что ты не оттуда мне звонишь. Мы едем, — Сергей кладет трубку, с улыбкой оборачивается к нам. — Ну все уже все знают, да? Мы с ним были на связи постоянно. Он мне часто звонил — причем далеко не всегда, по поводу себя, часто просил за других заключённых.
Ивана Непомнящих отпустили раньше, чем кто-либо из встречающих мог ожидать.
— Мы в 8 часов подъезжаем к колонии, смотрю, Ваня стоит, худой, ручки сложил, смотрит. Меня увидел, заулыбался. Я его даже не узнала, привыкла в робе его видеть. Ну и мы сразу всем начали звонить, рассказывать, — говорит адвокат фонда «Общественный вердикт» Ирина Бирюкова. — Они его отпустили так рано, чтобы здесь тусовки не было, думали, что он сразу уедет. А мы остались ждать всех остальных, мы знали, что много людей уже в пути.
Уже к 10 утра у колонии было больше 40-ка человек. Сотрудники ИК-1 по Ярославской области закрыли ворота, оставив только узкий проход, в который можно аккуратно протискиваться по одному, откуда и наблюдают за всем, что происходит снаружи. А Ваня уже идет в их сторону, неся в руках огромный зеленый баул, за ним его мама и Сергей — тоже с пакетами, набитыми продуктами. Только покинув колонию, Ваня снова возвращается туда — потому что надо сделать ребятам передачку.
Сотрудники колонии пропускают процессию не сразу, приходится довольно громко и настойчиво доказывать, что не пустить сделать передачу они не имеют права.
— Я хочу передать 40 кг продуктов. Вышел закон, теперь можно передавать больше 20-ти кг. Вот сейчас и посмотрим, — говорит Ваня.
Пока мы стоим у комнаты передач, он бодро рассказывает нам о сотрудниках, которые быстрыми шагами ходят по территории колонии.
— Вон тот, самый здоровый, — это стриптизер. Вячеслав Юрьевич его зовут, — показывает Ваня на высокого мужчину в форме, который минимум с момента нашего приезда ходит из стороны в сторону вдоль забора, поглядывая в щель, оставшуюся от входа.
— И что он? — спрашиваем.
— Он избивал Руслана. Он самый здоровый, поэтому его всегда ставят встречать этапы. Он их кошмарит. А на самом деле, такой он лох, его кто только в колонии ни пинал. Он у нас в СУС приходит, и убегает потом оттуда , ребята его… В общем, он кошмарит этапников. Кто здесь ещё есть… они что-то все куда-то разбежались. О, а вот этот , который к нам идёт, это Эс Эс, мы его так называем. То есть Сергей Сергеич, убийца Важи. И еще он одного заключенного в воскресенье избил.
К нам подходит сотрудник колонии — он ничем не отличается от других, та же пятнистая синяя форма, то же недовольство нашим присутствием, то же стремление побыстрее выставить нас за пределы колонии.
— Здравствуйте. Вы по вопросу какому-то?
— Да, мы передачку хотим сделать.
— Кому?
— Двум осужденным.
— Сколько там до вас ещё?
— Один человек.
— Потом вы, да?
— Потом мы, да. Я надеюсь, вы нам ее не зарубите, — выступает вперед Ваня.
— Что значит не зарубите?
— Ну как вы обычно это делаете.
— Если положено, то, пожалуйста, передавайте. Я думаю, за время отбывания наказания вы уже все выучили.
— Да. Конечно, я ваши порядки выучил. Слава богу, что жив остался.
— Повезло, — уходя, бросает так называемый Эс Эс.
Ваня тянет Ирину Бирюкову за рукав:
— Напишите, пожалуйста, этим двум ребятам, которым мы передачу делаем, что против них сейчас, возможно, будут репрессии. Пусть они приготовятся. Эс Эс- то сейчас вынюхивал.
Передачу принимают с боем, скандалом и хлопаньем дверью окошка для приема передач. Закон о том, что ограничения в весе передачи 20 кг больше не актуальны, для ИК-1 по Ярославской области не существует. Когда адвокат Ирина Бирюкова и защитник Сергей Шаров-Делоне начинают настаивать на законности своих требований, сотрудница колонии, грузная женщина в очках, захлопывает дверь маленького белого окошка, в которое передаются продукты. Несколько секунд защитники и Ваня молча переглядываются. После чего Ирина Бирюкова стучит в окно: «Ну примите у нас две по 20 кг тогда».
После нескольких хлопков дверью, вытаскивания адвокатского удостоверения, передачи документов и заявлений в окно и обратно, продукты приняли. Ваня, его мама и защитники выходят за ворота колонии, после чего ворота закрываются совсем. Ваня остается спокойным, улыбается, кажется, что он не сегодня вышел из колонии. Если бы не худоба, синяки под глазами и футболка, с принтом «212» и «318» — статьями УК, по которым Ваня был признан виновным, — можно было бы вообще подумать, что из колонии встречают не этого человека.
Мы задаем вопросы, кажется, обычные, но естественные, и получаем совсем не такие ответы, которые ожидаем услышать.
— Вань, что ты сейчас чувствуешь? В твои первые часы на свободе.
Это неописуемо…На самом деле, ничего я не чувствую. Как ни странно. Меня волновали несколько вопросов в последнее время: передать посылку ребятам и прочитать доклад Яшина наконец — я его с того сентября жду. Вот все это я сейчас сделал. А каких-то особых ощущений нет. Просто жизнь обычная продолжается, и все. В последнее время у меня очень часто менялась обстановка — ШИЗО, СУС, жилка (отряд — прим. ред.). И сейчас это как дополнительная смена обстановки. Особенных чувств это не вызывает. И когда я делал передачу, не было никаких особых эмоций. Я просто туда зашел, и все. Я не знаю, почему так.
Кто-то из друзей сует в руку Ване бутерброд с большим куском сыра: «Держи, Вань, как ты любишь». Ваня улыбается:
— Мы там такие посиделки устраивали. Вам здесь до таких посиделок жить и жить.
— Да и на нас на всех статей хватит — смеется Сергей Шаров-Делоне.
— Нет, ребята, вы поаккуратнее, не подставляйтесь, — говорит Ваня. — Потому что сейчас от вас все зависит. Этот удар по ним, как меч: мы (заключенные — прим. ред.) на острие находимся, и наше дело телячье, а основную работу выполняете вы. Основная работа по защите прав заключённых — это Русь Сидящая и все остальные.
— Ну, если бы вы молчали, то мы бы ничего не смогли делать, возражает кто-то за спиной.
— Я понимаю. Я к тому, что основной объем работы на вас. Без вас ничего не пойдет, без вас нас там убьют. Поэтому вы не должны подставляться. Я тут вообще выработал новую концепцию. Я долго думал что с этим делать, что вообще делать с Россией, в общем, и с зоной в частности. И у меня нет ответа, я не знаю. Обычная математика показывает, что соотношение сил неравно. При любой конфронтации с ними нас подавят, убьют. Это доказывает пример Руслана [Вахапова]: вот высказал им эмоционально какие-то претензии, и они его побили. Ну начну я бунтовать, они меня убьют. Дальше что? Обстановка не поменяется. И я подумал — а чем они от нас отличаются? Тем, что они чертовски трусы и всего боятся. И этот страх заставляет их всех избивать. Наше преимущество в том, что мы, в отличие от них, можем быть спокойными, у нас есть все для того, чтобы быть спокойными — мы чувствуем за собой правду. Но мы не спокойны, мы злимся. И эта злость мешает нам быть на деле противоположностью им.
Поэтому единственное, что мы можем сделать в этой ситуации для изменения обстановки — это оставаться абсолютно спокойными. Видеть в том числе и в них…мне это очень сложно далось… видеть в них человека. То есть не какую-то массу, которая против нас, которая нас гнобит. Увидеть человека — это не значит принять их сторону, это просто понять, что с рождения до настоящего момента так вот эти люди выросли, такими стали. Злость на такое их поведение испытывать очень глупо. Более того, мы этой злостью возбуждаемых злость и в них. В общем, основная задача, как мне кажется, — не возбудить злость в них. Когда они на меня наезжали, я всегда спокойно им отвечал, что я то-то делать не буду, и здесь вы не правы. То есть я заставлял себя оставаться очень спокойным и ни в коем случае не испытывать никакого гнева.
— И что, они на тебя не злились?
— Злились, били. Но пока у меня такая теория, она работает лучше, чем все остальное. Я не знаю, что со всем делать, не знаю, что с ними делать. Но когда меня только задержали в 2012 году на Болотной, я в ОВД сидел и дулся — думал, что надо им сопротивляться, еду у них из рук не брать, сидел весь на нервах. А потом, когда вышел оттуда, я пересмотрел это своё отношение. Я подумал, что вот я прав, и почему я тогда нервничаю? И эти нервы отбирают у меня здоровье. Я подумал, что ни в коем случае нельзя давать себе нервничать потому что…. Ну сяду я в тюрьму, и бог с ним. А здоровье в первую очередь страдает от нервов. И когда меня второй раз задержали, когда сажали в тюрьму, я исходил уже из этих представлений о жизни, я думал, что чтобы ни происходило, нужно помнить, что я прав, а они нет. И нужно оставаться спокойным. Это исключительно циничная мысль — я не должен отдавать им свое здоровье. Здесь, в лагере, я жил, руководствуясь этим представлением. Я вижу безысходность, а ответа нет ни в книге Буковского, нигде. Я привык к тому, что папа все знает, но он тоже не смог ответить на вопрос. И я увязал все свои мысли в одно и пришел к выводу — мы должны отличаться от них тем, что должны каждому человеку предоставлять свободу выбора, не вставать на их сторону, не оправдывать их, а просто понимать, что он обычный человек. В этом случае зла у меня не возникает, нервы спокойные. Ну побили и побили — массаж сделали.
Ваня говорит о свободе как об очередной смене обстановки. И, кажется, это его мнение не столько как заключенного, сколько как россиянина. Он жует бутерброд и рассказывает, что держаться и держать себя в руках ему помогали заключенные, которые вместе с ним не забрали заявления об избиениях, не отказались от показаний, решили бороться с системой, которая систематически нарушала их права. Несмотря на твердое утверждение, что никаких новых ощущений, находясь теперь вне колонии, Ваня не испытывает, желания, чтобы когда-нибудь эту колонию сравняли с землей, он не скрывает.
Его главная жизненная цель теперь — учеба, профессиональный рост. Вскоре после беспорядков на Болотной он окончил МГТУ им. Н. Э. Баумана, по специальности Ваня инженер.
— Ты будешь ещё ходить на митинги?
— Да.
Иван Непомнящих – 33-ий фигурант «Болотного дела». 22 декабря 2015 года Замоскворецкий суд Москвы приговорил его к 2,5 годам колонии. Суд признал молодого человека виновным в участии в массовых беспорядках (ст. 212.2 УК РФ) и в применении насилия к полицейским (ст. 318 УК РФ) – один из них утверждает, что Ваня ударил его зонтом. Никаких доказательств вины Вани, кроме показаний самих сотрудников полиции, не было, и нет до сих пор.