Утром 6 августа 24-летниий фигурант «крымского дела» Геннадий Афанасьев был этапирован из Ростова-на-Дону в неизвестном направлении. Адвокат Александр Попков 5 августа посетил своего подзащитного в ростовском СИЗО-4. Он записал рассказ Афанасьева о давлении, которое применили к нему сотрудники ФСБ после его отказа от прежних показаний, данных под пытками на следствии. Эти свидетельства адвокат передал нам в интервью.
— Что рассказал вам Геннадий Афанасьев, которого вы стали защищать после того, как на процессе по делу Сенцова и Кольченко он отказался от прежних показаний, фактически расторгнув сделку со следствием?
— Здесь два важных момента. Один связан с пытками, которым он подвергался в Крыму, и второй — с тем психологическим давлением, которому он подвергается подвергался здесь, в Ростове.
— Начнем сначала: что Афанасьев говорит о своем участии в поджогах офисов «Единой России» и «Русской общины Крыма»?
— Геннадий говорит, что он участвовал в этих двух поджогах и признает, что это были хулиганские действия.
Но, естественно, это не было террористическим актом и они никоим образом не хотели «воздействовать на органы Российской Федерации», как об этом говорит следствие. Те, кто поджигал эти офисы, просто хотели каким-то образом отомстить националистам, которые избивали проукраинских активистов. Афанасьев и его друзья пытались в Крыму организовать мирный волонтерский протест, но их похищали, избивали и мирного протеста не получилось.
— Геннадия Афанасьева задержали 9 мая 2014 года в Симферополе. Как это произошло?
— Он рассказал, что 9 мая шел на парад Победы, как делал это каждый год. Незнакомые люди в масках схватили его, нанесли несколько ударов, надели на голову мешок, долго возили в машине по городу, избивали, требовали, чтобы он назвал фамилии активистов «Правого сектора», с которыми он связан. Фамилия «Сенцов» звучала. Остальные фамилии он не помнит: практически все фамилии, которые назывались, ему неизвестны. Те люди, которые его задержали, ему не представились. Он сначала вообще не понимал, что происходит — думал, может, ошибка.
— Он хорошо знал Сенцова?
— Он с Сенцовым виделся всего несколько раз на каких-то общественных мероприятиях, слышал о нем как об известном украинском кинорежиссере, и хотел с ним каким-то образом подружиться. Он предлагал Сенцову свои услуги как фотограф, потому что думал, что может ему пригодиться, например, на фотопробах.
— Куда Геннадия привезли после задержания, которое больше было похоже на похищение?
— Его привезли в какое-то помещение, сняли с головы мешок, и он понял, что находится в собственной квартире. Там оказалось много людей, сотрудников спецслужб. Его положили на пол, а сотрудники проводили обыск в его квартире. По словам Афанасьева, забрали очень много фототехники. Непосредственно после обыска ему протокол не показали — и он его не подписывал. Потом, уже знакомясь с материалами дела, он заметил, что вся эта дорогостоящая фотоаппаратура, которую он покупал за свои деньги, в протоколе обыска не значится. То есть фактически она была у него похищена.
— Что было после обыска?
— Потом из дома его повезли в крымское ФСБ, и следователь Александр Бурдин, который расследовал дело Сенцова, ему предложил сознаться в двух эпизодах: в попытке подрыва памятника Ленину и подрыва мемориала Вечного огня. Афанасьев ничего не знал о готовящихся взрывах, ему признаваться было не в чем. Он попытался это следователю объяснить, но его потащили на этаж выше — там же, в здании крымского ФСБ. И там начали его избивать. Те, кто избивал, надели боксерские перчатки и били в живот, по голове, стараясь попадать в волосистую часть головы. Потом, — поскольку он не хотел признаваться в подготовке взрывов, а пытался объяснить, что занимался волонтерской деятельностью, что возил продукты военнослужащим украинской армии, а это никого не интересовало, — его продолжали бить.
Требовались данные «по терроризму». Пытки ожесточались: ему надели противогаз, зажали шланг, и он начал задыхаться. Когда он начал терять сознание, разомкнули шланг, оттянули противогаз и в пространство под маской противогаза впрыснули какой-то газ. От этого газа у Афанасьева началась рефлекторная рвота, он начал этой рвотной массой захлебываться. Они не давали ему дышать, били.
Ему угрожали изнасилованием, раздевали догола, включали паяльник и водили им около тела, объясняли, что будет, когда засунут паяльник в задний проход. И на второй день он начал давать показания и оговорил Сенцова и Кольченко. Потом они стали придумывать ему все новые и новые эпизоды, в которых он сознавался и оговаривал Сенцова и Кольченко.
— Какие были еще пытки?
— Использовали машинку, которая вырабатывает электрический ток, привязывали провода, в том числе и оголенные, к половым органам и включали машинку. После этого он дал показания еще человек на восемь. Афанасьев говорит, что не помнит фамилии тех людей, которых оговорил под пытками, — подписывал показания, не глядя.
— Долго эти пытки продолжались?
— Афанасьев говорит, что все десять дней, что он находился в изоляторе временного содержания (видимо, ИВС МВД), все эти десять дней его избивали, пытали. Сокамерникам запрещали с ним общаться. Ему не давали спать: как только он засыпал, приходил сотрудник ИВС и требовал, чтобы он встал, представился, назвал свою статью, — таким образом сотрудник будил его.
— Для чего? Чтобы пугать сокамерников его уголовными статьями?
— Я не знаю. Он говорит, что первые сутки ему не давали ни есть, ни спать — таким образом подавляли его волю. Большинство протоколов он подписал уже в Москве, в СИЗО «Лефортово». К тому времени, как его перевезли в Москву, он был уже запуган, забит до такой степени, что всего боялся. Кроме того, в Москве в следственных действиях принимали участие все те же следователи, все те же оперативники, которые задерживали и допрашивали его в Крыму.
— А кто его бил: оперативники из Москвы или крымчане?
— Он говорит, что запомнил их на всю жизнь и готов всех опознать: и тех, кто бил, и тех, кто вел допросы. Московский следователь ФСБ Бурдин и московские оперативники ФСБ его не били, они лишь отдавали приказы. Били его те же бугаи, которые его задержали на улице 9 мая.
— Наверное, это все-таки были местные, крымские сотрудники?
— У меня был похожий случай с местным, крымско-татарским правозащитником Эмир-Усеином Куку. Его похищение было организовано по похожей схеме: жесткий захват, избиение, обыск, потом допрос в местном ФСБ. Единственное отличие: его потом отпустили, потому что его задерживали при большом стечении народа.
— А что было с Афанасьевым в «Лефортово»?
— Он говорит, что в «Лефортово» во время допросов не били. Бывало, что чуть-чуть постукивали по голове, по волосистой части, но там оказывали психологическое, моральное давление. Говорили о том, что ему надо себя хорошо вести. У него не было никакой поддержки.
Он очень раздосадован из-за тех адвокатов, которые формально осуществляли его защиту и в Москве и в Крыму. Они убеждали Афанасьева в том, что надо во всем признаться,
что не надо писать никаких жалоб, что все равно это не поможет, и он сделает себе только хуже.
— Когда я в первый раз пришла к нему в камеру (в составе ОНК), Афанасьев сказал, что ему ничего не нужно — ни адвокат, ни правозащитники, — потому что он во всем признался. И потом, когда мы приходили снова, он был очень напряжен в общении с нами.
— Он вспомнил вас и сказал, что, может быть, был бы готов с вами о чем-то говорить, но его предупреждали, чтобы он молчал: он находился под очень сильным прессом.
— Почему он решил изменить показания? Ведь он рискует, что сделка с правосудием будет признана недействительной, и тогда будет новый процесс и ему дадут больший срок.
— Вот что я записал с его слов:
«Если моя правда поможет спасти невиновных людей, то я решил для себя это сделать». То есть он не хочет, чтобы из-за него пострадали другие люди — такие, как Сенцов и Кольченко. Он сказал: «Я не смогу с этим дальше жить, если я не расскажу правду».
Ему обещали, что, может быть, он через пару лет выйдет по помилованию, президент Путин его якобы помилует. Может быть, организуют такое шоу: украинские националисты раскаялись, и президент Путин их помиловал. Ему это пообещали.
— Но теперь, похоже, такого шоу не будет. Оказывали ли на него давление перед его выступлением в Северо-Кавказском военном окружном суде по делу Сенцова и Кольченко?
— Он все это детально записал и рассказал членам Ростовской ОНК, которые его посещали. И можно запросить видеозаписи из СИЗО и суда. Вот как это было: 24 июля его привезли из Москвы в ростовское СИЗО-4. 27 июля, в понедельник, к нему приехал оперативники ФСБ из Москвы по имени Александр. Этого оперативника Афанасьев хорошо помнил: он был и в Крыму при первых допросах, и в Москве на следственных действиях. Этот оперативник был в форме. Он разговаривал с Афанасьевым очень вежливо, привез ему все протоколы прежних допросов, чтобы он от этих показаний не отступал. Афанасьев сказал, что протоколы показаний ему не нужны, что он сам все помнит. Оперативник Александр угрожал: «Если, мол, будешь дергаться, менять показания, то поедешь на Северный полюс к белым медведям. Если будешь прыгать в разные стороны, то твоя мать может случайно попасть в аварию».
— А когда его привезли в суд, непосредственно перед выступлением в суде к нему никто из оперативников не приходил?
— В четверг, 30 июля, когда его привезли в суд, к нему в конвойное помещение суда пришел сотрудник УФСБ Ростова. Он сказал, что пришел вместо Александра, передал ему телефонную трубку, чтобы Афанасьев поговорил по мобильному телефону с Александром, и тот ему сказал:
«Ты на суде должен заявить, что отказываешься давать показания на суде, берешь статью 51 Конституции РФ (не свидетельствовать против себя и своих близких, как это за день до выступления Афанасьева на суде сделал Алексей Чирний. — Открытая Россия), чтобы адвокаты Сенцова и Кольченко не смогли задать тебе вопросы.
Но ты должен подтвердить все показания, данные на предварительном следствии. И есть уже договоренность с судьей о том, что суд на это нормально отреагирует». Я думаю, можно запросить видео из конвойного помещения суда, чтобы подтвердить, что к Афанасьеву перед судебным заседанием 30 июля действительно приходил оперативник ростовского УФСБ.
— А перед его выступлением на суде 31 июля оперативник из ростовского УФСБ снова заходил?
— Да, накануне выступления Афанасьева в суде этот оперативник к нему пришел в СИЗО — и сказал, что завтра у него очень важный день, и, мол, «ты не подведи — надо выполнить это досудебное соглашение со следствием, и тогда у тебя будет все нормально. Мы будем тщательно курировать распределение в колонию, и ты поедешь в нормальную зону».
— Что было после того, как Афанасьев отказался на суде от показаний на следствии и сказал, что давал их под давлением?
— Его бегом-бегом из автозака вывели — первым — и сразу в наручниках повели в следственный кабинет СИЗО; там его ждал этот же ростовский оперативник.
— И что он сказал? Угрожал?
— Я спросил Афанасьева: «Оперативник был злой?» Афанасьев ответил: «Озверевший». Он стал ему говорить: «С тобой расквитаются. Ты не представляешь, что ты сделал. Но ты можешь себя спасти: давай, сделай заявление для прессы, что на тебя вышли адвокаты Сенцова, которые на тебя давили и принудили сделать отказ от показаний. И тогда ты спасешь себя, и для тебя будет все хорошо».
— Афанасьев отказался от этого предложения?
— Да, он сказал, что уже принял решение и пойдет до конца — даже если у него потом будут большие проблемы. В четверг к нему на свидание, из Крыма в Ростов-на-Дону, должна была приехать мама. Состоится ли свидание? Похоже, что не состоится. Мама позвонила в СИЗО, и ей сказали, что Геннадия этапировали. Куда — не сообщили.