Татьяна Мерзлякова – ветеран свердловской политики, с 2001 года она работает уполномоченным по правам человека в Свердловской области. В регионе слова «омбудсмен» и «Мерзлякова» стали синонимами, иногда кажется, что эта женщина – сама отдельный институт власти, который при этом и на власть-то не похож: в интриги не вмешивается, ресурсы не делит, не стремится наращивать влияние. В беседе с корреспондентом Znak.com Татьяна Мерзлякова рассказала, почему восемь лет тюрьмы для коррупционера – слишком большой срок и какие новые полномочия нужно дать губернаторам.

 

Хорошо, что мы постепенно уходим от государственного патернализма. Иногда это проходит болезненно. Вспомните монетизацию льгот: это была война с народом, который оказался совершенно не готов к изменениям. Потом началось скидывание проблем ЖКХ на население. Поначалу мне это было непонятно: я выступала в Конституционном суде, спрашивала – почему мы проблемы ЖКХ из области публичного права целиком перевели в область права частного? Теперь мне ясно: просто власть не справилась с управлением этой сферой и перенесла бремя на гражданское общество. И, посмотрите, ЖКХ потихоньку выползает из страшной ситуации, в том числе благодаря гражданскому обществу. И гражданское общество формируется, в том числе благодаря необходимости граждан самим защищать свои права в сфере ЖКХ.

 

У нас есть отличные законы, которые не работают. Возьмите нормы о публичных слушаниях. Формально они есть, а реально власть делает, как ей удобно. Руководители в Екатеринбурге рапортуют, что почти не осталось строек, которые бы прошли без проведения публичных слушаний. А почему тогда народ кидается под бульдозеры и экскаваторы? Значит, с этими публичными слушаниями что-то не так. Конечно, руководителям крупных городов не хочется делиться властью. Но кто нам самим мешает превратить декоративные публичные слушания в настоящие?

 

Я разговаривала с руководством регионального ОНФ. Мне не все нравится из того, что они делают. Это точно не на пользу Путину. Найдут что-то на сайте закупок, выдергивают, кричат. Мне кажется, прокуратура с этим неплохо справлялась и без такой помощи. Еще пишут: «Губернатора Свердловской области надо снимать за то, что дом в Заречном построили плохо». Мы построили 280 домов для переселения граждан из аварийного жилья, шесть из них действительно плохие. И за это нужно наказывать, но ОНФ вообще не заинтересовал мой специальный доклад по этой теме, где описываются причины произошедшего. Они занимаются политизацией. Я смотрю на все объективно, и, если честно, авторитет губернатора среди населения повыше, чем у тех, кто пытается его контролировать. 

 

Сегодня нет ни одного государственного института, ни одной организации, которая бы пыталась объединить людей. Мы вытравили это. У нас либералы спорят с патриотами, ненавидят друг друга, а ведь мы все живем в одной стране. Нам надо как-то объединяться и учиться жить вместе.

 

Возможность для дискуссии в стране сохраняется. И изоляции нет. Кто бы что ни говорил, а Виктор Кокшаров с его взглядами на международное сотрудничество остается ректором УрФУ. И при этом в УрФУ работают преподаватели, которые с ним не согласны, которые занимают чисто «прорусскую» позицию. Губернатор продолжает ездить в международные поездки, работают консулы, продолжается сотрудничество между странами. Я сегодня шла на работу, в резиденцию губернатора целая делегация венгров заходила.

 

В предыдущие годы либеральная часть СМИ и публики позволяла себе нетерпимый, тоталитарный подход к мыслящим иначе. Вспомните, как СМИ относились, например, к православной церкви. Что писали о церкви во время споров о восстановлении храма на площади Труда? Я понимаю, что это было не столько против церкви, сколько из-за того, что с населением никто не посоветовался. Но ко мне действительно приходили верующие люди, женщины в платочках, которые были очень опечалены происходящим, и они свято верят, что с появлением храма Екатерины в городе воцарится спокойствие. Такие люди либеральными СМИ воспринимались как второй сорт. Сегодня они получили свою трибуну, и я этому рада. Но теперь боюсь, как бы ситуация не развернулась в другую сторону. Кричат: почему эти либералы еще не в Америке, давайте вышлем их всех из страны. А встречаться с американским консулом или послом – значит шпионить. Что же это такое? Я встречалась со всеми послами США, кроме нынешнего, и в беседах с ними проводила пророссийскую линию, Лаврову бы понравилось.

 

В силу того, что выходцы из Екатеринбурга живут по всему миру, я сталкиваюсь с проблемами нарушения прав человека и в других странах. В том числе в США. Вот история: в 2008 году в Америке убили человека, мусульманина. Его сестры живут у нас в регионе. И им до сих пор не выдали тело! Семь лет прошло. Тело считается вещественным доказательством. Я звонила [руководителю свердловского СУ СК Валерию] Задорину посоветоваться по этому вопросу. Он мне сказал: «Если бы мы себе такое позволили, вы бы меня уже давно задушили». И он попросил принести заявление. Сейчас эта ситуация решилась, но только после вмешательства Александра Бастрыкина. В общем, нарушения прав человека случаются во всех странах мира.

 

Определенный тип людей пытается убедить нас в том, что права человека – это европейская придумка, вроде как и ненужная для России. Но почитайте русских философов – Бердяева, Чичерина. Они пишут, что свобода личности всегда была присуща русскому народу. Права человека – не европейская, а общечеловеческая идея, пусть сам термин и появился во время французской революции. Когда в 1944 году начали обсуждать послевоенное устройство мира, в том числе Советский союз указывал на то, что права человека могут стать идеей, которая объединит народы. А наш земляк Сергей Сергеевич Алексеев остается в списке мировых теоретиков права. Почему сегодня мы, россияне, стесняемся говорить о правах человека?

 

Самые большие проблемы у нас с политическими правами.Гражданские права защищены намного лучше. Думаю, наш Гражданский кодекс сильно опережает наше общество. А уж социальные, экономические и культурные права в России защищаются так, что многие страны могут у нас поучиться. И это в том числе позитивное наследие СССР.

 

Есть еще «третье поколение» прав человека – экологические, гендерные, а также ЛГБТ-права. Если основные права приняты на международных конференциям подавляющим большинством стран мира, то эта группа прав пока поддерживается и продвигается меньшинством стран. Например, права сексуальных меньшинств активно продвигаются всего семью государствами. А с нас спрашивают строже всего именно за эти права, как будто они уже являются общепринятыми. Конечно, о соблюдении этих прав тоже надо думать, но гораздо важнее следить за тем, чтобы соблюдались права, защищать которые мы обязались в рамках международных деклараций. Подменять разговор о защите прав человека одной лишь защитой прав гомосексуалистов, как это сейчас делают в Европе, – большая ошибка и серьезная опасность. 

 

Если кого-то уволили за то, что он гей, – это позорная ситуация. В России запрещена только пропаганда гомосексуальных отношений для детей. Но как найти грань между пропагандой и воспитанием терпимости к геям – непростой вопрос. Думаю, пропаганда – это когда гомосексуализм превозносится как отношения более высокого порядка, чем обычные.

 

Мне не понравилось решение суда первой инстанции по сайту «Дети 404», но его же отменили. В то же время я изучала этот сайт. И я знаю, что моя внучка с раннего детства владеет компьютером и может зайти на него. Я как человек, выросший в традиционный семье, боюсь, что если она прочитает эти вещи, это может как-то поколебать её. Я вспоминаю себя в 13 лет. Если бы я прочла одну из книг серии «Не бойся, ты такая как все», мне бы могло прийти в голову, что я лесбиянка. В этой книге сказано: если тебе больше нравится дружить с девочками, если у тебя есть подруга, которая тебя восхищает, то ты такая. Конечно, я дружила с девочками, и у меня была подруга, которая меня восхищала (а я её), но это же ничего не значит. В 13 лет вообще трудно определить, какая у человека ориентация.

 

Нужно посмотреть на проблему шире. Можно рассматривать сайт «Дети 404» как сайт для подростков-гомосексуалистов, но важнее увидеть в нем средство общения подростков, которые чувствуют себя одинокими. А одинокими себя чувствуют не только гомосексуалисты. Есть же и подростки-инвалиды, и дети с проблемами в семье. Им тоже надо с кем-то общаться, и нам нужна система, может быть, и в интернете, которая помогала бы таким детям справиться с их одиночеством. Закроем сайт «Дети 404» – появится другой сайт, третий. Закрывать – это точно не выход.

 

За все время работы я получала всего два письма о проблемах геев в Свердловской области. Почему-то оба от журналистов. Последняя история такая: женщина ушла от мужа к подруге. Куда отдать шестилетнюю дочь? Честно скажу, меня напугала фотография, которую они с подругой опубликовали в интернете: поздравляют ребенка с шестилетием, девочка голенькая и прикрывает тортиком только то место, где должны быть трусики. Мне это не нравится, и отцу девочки тоже. Наверное, я бы оставила ребенка с отцом и поизучала ситуацию, попросила бы органы опеки внимательно последить. Правозащитники говорят: не вмешивайтесь в эту семью. А если ребенку там плохо?

 

Я работала с тремя губернаторами. Каждый раз, когда меняется правительство, проходит какое-то время, прежде чем я начинаю нормально взаимодействовать с новыми министрами. Им требуется время, чтобы понять, что я просто работаю и не стараюсь поставить себя выше их, что-то им доказать. За мной нет ни ФПГ, ни ОПГ, ни каких-то кланов. С силовиками тоже взаимодействовать непросто. У меня сохраняется недовольство нашими правоохранителями (потому что люди на них много жалуются), но в целом мы стали лучше слышать друг друга. Михаил Анатольевич Бородин уже не скажет, что если убрать Мерзлякову, то проблем будет меньше. Когда он приехал в Екатеринбург из Москвы, у него было другое настроение, они там у себя сажали в камеры Яшина и Немцова. А в Екатеринбурге правозащитная ситуация намного лучше, чем в Москве, и он постепенно это понял.

 

Меня радует, что нынешний губернатор Куйвашев многое сохранил из традиций Росселя. Было бы хорошо, если бы губернатор перенял еще один опыт Росселя. Тот, когда появлялась информация о какой-то правозащитной или гражданской акции, собирал у себя меня, главу своей администрации, представителей администрации Екатеринбурга и силовых структур, все вместе совещались. Прокурор традиционно произносил фразу: «Все должно быть в рамках закона». Но в целом это помогало выработать совместный спокойный подход к происходящему.

 

Иногда коллеги-правозащитники ведут себя провокационно. Недавно один на моих глазах специально наступал на ноги полицейскому. Я подошла и извинилась перед полицейским. Это все от недостатка человеческого опыта.

 

Помню, в 2011-2012 году были митинги за честные выборы на площади Труда. Привезли ОМОН. Я сидела в кабинете. У меня на площади был мой сотрудник. Он звонит и говорит: тут ОМОН. Я набрала премьер-министра Анатолия Гредина и говорю: немедленно уберите ОМОН, там все спокойно, ничего не будет. Гредин говорит: они же мне не подчиняются! И милицейская власть как раз приехала новая, московская, они еще не понимали местной специфики. Но вот через пять минут ОМОН стал садиться в машины, мне звонит сотрудник и говорит: люди на площади аплодируют. Я сказала: «Слава богу», и на этом все закончилось. Акция прошла мирно.

 

Для меня принципиально важны три вещи. Чтобы не судили и не сажали в тюрьму журналистов за их профессиональную деятельность. Чтобы люди могли высказывать свое мнение. И чтобы критикующих не снимали с работы. Все остальное тоже важно, но это базовые принципы.

 

Сегодня доверие к власти упало до нуля. Президента поддерживают 86%, а власть – нет. Президент не вечен, и не дай Бог что с ним случится, народ не поддержит власть. Наши олигархические круги живут как хотят и умело переводят общественный гнев на США и Европу.

 

Ополченцы ДНР и ЛНР к нам за помощью не обращались. Был только один случай: мне позвонили и сказали, что одного ополченца, свердловчанина, отказываются лечить в нашей больнице. Я стала разбираться: полис у человека есть, обязаны лечить. Оказалось, больница не отказывалась принимать его, просто она была обязана сообщить о пулевом или осколочном ранении в СК, а пациенту этого не хотелось. В итоге его товарищи договорились с одной из провинциальных больниц, его там подлечили, а долечиваться повезли уже куда-то в Барнаул.

 

Нелюбовь общества к чиновничеству меня пугает. Все считают, что люди идут во власть только чтобы устроить жизнь себе или своим близким. Далеко не все чиновники такие. Я не против борьбы с коррупцией, но и она сегодня превратилась в фикцию. Я посмотрела сайт сахалинского губернатора: согласно декларации, он живет скромнее меня. А что оказалось? При этом мне кажется, что подчас мы слишком жестко наказываем коррупционеров. Десять лет главе администрации Верхотурья, восемь лет главе Краснотурьинска, семь лет – главе Кушвы. Трех-четырех лет хватило бы за глаза, они бы и так все поняли. Нам же еще кормить их в тюрьме.

 

Нашим силовикам не помешало бы лучше координировать свои действия. У нас отсидел в тюрьме один белорус, вышел, ему ФСИН выделил деньги доехать до дома. По дороге его перехватывает ФМС и сажает в центр выдворения в Кольцово, так как его якобы нужно депортировать самолетом. А у судебных приставов нет денег на самолет. И он у нас с декабря сидит, мы его опять кормим, поим и согреваем. У нас бывает так, что человек должен государству 5 тысяч рублей, а мы на его преследование тратим 100 тысяч. Это называется «неотвратимость наказания». Но наказываем мы в итоге самих себя.

 

Федеральные структуры у нас разбалансированы, никому не подчиняются. Какие они там отчеты в Москву шлют, как себя показывают? За ними нет никакого надзора в территориях. У вас на сайте недавно давал интервью Эдуард Россель и говорил, что федеральные структуры на местах должны координироваться губернатором. Я думаю, это обязательно. Губернатор должен нести ответственность и иметь всю полноту власти. Мне кажется, опасность для России заключается не в «князьках», которых боятся в Москве. Опасность заключатся как раз в разбалансировке федеральных структур.

 

Сегодня органы власти заняты одним: надзирают, проверяют, пугают. Зачем? Мало кто говорит: «Мы вам поможем, мы с вами». Это нужно делать чаще.