Эколог Евгений Витишко, осужденный на три года, рассказал КАВПОЛИТу, почему не уехал из страны, что делать гражданским активистам и может ли колония чему-то научить.
Одним из ключевых месседжей, связанных с кубанским экс-губернатором, а ныне федеральным министром сельского хозяйства, стала так называемая «дача» Ткачева. За нанесение надписей и поломанную секцию забора этой незаконно огороженной территории два краснодарских эколога – Евгений Витишко и Сурен Газарян – получили сроки. Ткачева на Кубани уже нет. А Витишко продолжает сидеть.
За неделю до отставки главы региона в Тамбовской области, где отбывает срок эколог, состоялось рассмотрение ходатайства об УДО. Председательствующий судья Кирсановского районного суда Юрий Лосев отказал в досрочном освобождении – в том числе потому, что Витишко «халатно отнесся к прополке помидоров» и сделал замечание конвоиру за матерную брань.
Напомним, что изначально Витишко и сбежавший в Эстонию эколог Сурен Газарян были условно осуждены за надписи на заборе «дачи Ткачева» – огороженного лесного участка с выходом на берег Голубой бухты под Туапсе. По мнению защитников природы, уже бывший губернатор незаконно захватил участок леса, на котором вырубили краснокнижные деревья. Сам Ткачев заявил, что этот объект является базой отдыха ЗАО «Агрокомплекс» – предприятия, аффилированного с его семьей. Но вместо доярок и трактористов экологи там видят только злых охранников.
Сторонники Евгения Витишко и правозащитники регулярно проводят акции в его защиту. Фото: twimg.com
В декабре 2013 года, за пару месяцев до Олимпиады, против нарушения природоохранного законодательства при стройке которой боролся Витишко, ему изменили условный срок на реальную колонию. Отбыв там полтора года, Евгений рассказал КАВПОЛИТу, как выглядит изнутри система исполнения наказаний и что сегодня делать гражданским активистам.
– Отличается ли жизнь российской колонии от того, что мы видим в сериалах и бульварных книжках? Зона действительно настолько жестокая и агрессивная?
– Совсем не негативная. Да, это уж точно не то место, где хочется побывать и куда стремятся вернуться. С точки зрения нравственности, пороков, жизненных стремлений зона больше похожа на болото. Попав сюда, большинство людей действительно меняются. Правда, не в лучшую сторону.
Средний возраст тех, с кем я отбываю наказание, около 30 лет. Многие из них нравственно не сформированы, на свободе достигли совсем немногого, поэтому после освобождения им не удается найти себя, стать полезными обществу. Возвращаются обратно уже с новыми статьями и новыми сроками. Гражданами России в полном смысле этих слов зона не делает. А сериалы я не смотрю.
– Что для вас стало самым трудным в колонии?
– Найти точку опоры, внутренней опоры. Объяснить – прежде всего, для себя, – почему нужно вести себя так, а не по-другому. Я ее нашел в любимой женщине, в своих детях, друзьях и коллегах. Дальше – просто приспособился к условиям жизни. Как в походе, не так уж и сложно.
– Говорят, преступникам часто снятся жертвы. Вам снится забор «дачи Ткачева»?
– Честно – не снится. Для нас и раньше забор был символом, идолом циничного отношения власти к гражданам страны, неправильных управленческих решений, наплевательского отношения к природе. Идолы чаще всего людям не снятся, если человек не болен. А я здоров.
Надписи на заборе «дачи» Ткачева. Фото: ecodelo.org
– Освободившись, планируете продолжить экологическую деятельность?
– В ходатайстве об УДО написал, что планирую заняться природоохранной и общественно-политической деятельностью. Второе направление связано с тем, что экология в России стала сферой политики, иначе влиять на принятие решений невозможно. Поэтому – да, буду заниматься экологической деятельностью. Считаю это очень благородным делом, важным и нужным.
– Олимпиада, перед которой вас арестовали, закончилась год назад. Почему силовики решили «нейтрализовать» вас на такой большой срок – три года, не выпустили сразу после Игр?
– На самом деле до сих пор не могу понять, в связи с какой конкретной кампанией я был отправлен в колонию. Связано ли это с Олимпиадой, или «Роснефтью», «ЕвроХимом» в Туапсе, «дачами» Ткачева, вип-чиновников или еще чем-то другим…
В любом случае это было ошибочное управленческое решение, принятое властью с целью запугать гражданское общество. Не удалось. Мы становимся сильнее, наших сторонников стало в разы больше. Пускай это не выражено в действиях, но я верю, что скоро вся Россия станет свободной.
– Но пока вы в колонии. Реально ли здесь бороться за свои права, добиться наказания нарушающих их сотрудников?
– Уголовно-исполнительная система во все времена предполагала подчинительные взаимоотношения осужденного с сотрудниками администрации, конвоем. Раньше беспрекословно выполняли все, что скажут.
Евгений Витишко. Фото: livejournal.com
Сейчас в УПК и другие законы добавили – якобы «права человека», которые в принципе выполненными быть не могут, так как права человека нельзя нарушать «чуть-чуть» или «немного» не исполнять. Они или есть, или их нет. Так как современная политическая система в стране все дальше уходит от демократических ценностей, постепенно поворачиваясь мягким местом к Европе, то даже теоретически говорить о том, что можно добиться соблюдения прав человека, не приходится. Об этом свидетельствуют обращения в прокуратуру, в суд – и мои, и других сидящих здесь людей.
УПК и правила внутреннего распорядка не соблюдаются как сотрудниками, так и осужденными. Базовые принципы (как например, 21-я статья Конституции, гарантирующая достоинство личности и защиту от жестокого обращения) не соблюдаются на всей территории России. Но это вовсе не свидетельствует, что мы не должны к этому стремиться. Государство не должно мешать гражданам в их развитии, наоборот, оно призвано защищать наши законные права и интересы.
– Верите, что это государство выпустит вас после отбывания трех лет?
– Не верю. Если серьезно, государство – все-таки тот институт современного общества, который должен контролировать, соизмерять деяния и наказание за них. Раз оно этого не делает в силу определенных причин, значит, государство – это так... некая территория плюс Крым. Ощущаю, что я живу в великой стране – России, и кто там на сегодняшний день государство, для меня не очень важно. Страна вполне может привести все в соответствие.
– Сталкивались с порядочными сотрудниками ФСИН?
– Неоднократно. Система исполнения наказаний – один из элементов государства, он меня, по большому счету, не интересует. Но так как сейчас он меня непосредственно касается, хочется понять, что можно сделать, чтобы он менялся в лучшую сторону. Причем в лучшую как для сотрудников, так и для отбывающих наказание. Более справедливую.
– Что делать остающимся на свободе гражданским и политическим активисткам, чтобы не опускались руки от окружающей реальности?
– В условиях авторитарных режимов, как показывает время и мировая практика, период, когда гражданское общество не может найти свой путь и направление, чаще всего непродолжителен. В России есть и граждане, и общественные организации, нравственно относящиеся к своей стране, на них может опереться народ России.
Ситуация во власти зашла в тупик, экономический и социальный. А после присоединения «пляжа» от России отвернулось еще и все мировое сообщество. Способов выйти из кризиса много, но захочет ли государство услышать граждан и сохранить страну – неясно.
Очередная акция в поддержку Евгения Витишко. Фото: freevitishko.org
Руки обычно опускаются, когда заканчивается какое-то дело, если нечем заняться. О каких опущенных руках в России может идти речь? Можете тогда считать, что вы ничего и не делали.
– Почему вы не выбрали эмиграцию? В каких условиях преследуемым активистам следует уезжать из страны?
– Ни в каких. Преследование активистов является следствием того, что мы позволили государству их преследовать, проголосовав за конкретных людей на выборах, доверив им право «пилить» бюджет. Активистов перестанут преследовать только тогда, когда власть будет чувствовать ответственность.
Я не выбирал свою страну, страна выбрала меня тем, что я здесь родился. Если хотите, это и мой актив. Поэтому пойду с ним до конца, даже если иногда буду ездить в другие страны.
– Как соседи по бараку воспринимают вашу историю?
– По-разному. Во-первых, эти бараки в колонии называются общежитиями, у них есть номер. У моего – третий. Большинство контингента сидит по нетяжким статьям. В основном – мошенничество, хранение наркотиков, ДТП, поэтому в большинстве своем понимают абсурдность решения и несоразмерность наказания. Но вообще-то, в основной массе осужденные друг другу неинтересны, их интересуют только они сами.
– Чему научила вас колония?
– Ни-че-му. Колония ничему научить не может.