Защита прав
Невиданная жестокость
Анастасия ПОПОВА
«НЕ ПОМНЮ», – ПОЯСНИЛА СВИДЕТЕЛЬНИЦА ОБВИНЕНИЯ
Единственная свидетельница обвинения на суде против Вероники Золотарёвой мало что пояснила по делу, кроме того, что не помнит. На днях обвинение доказывало, что Вероника – плохая мать. Напомним, у девушки отобрали двоих детей, обвинив её в том, что она их не кормит, не живёт дома, вообще, алкашка...
В этом судебном заседании начали с треском разбиваться многие обвинения против Вероники.
Ни в сказке сказать. А словами описать не могу
Открыла судебное заседание свидетель обвинения – бывшая воспитательница детского сада № 8, на заведующую которого Вероника жаловалась. Сторона защиты настаивает на вызове всех свидетелей обвинения: соседей, которые заявляли следствию, что Вероника – пьющая дама, не ухаживающая за детьми, воспитателей детского садика, в котором, со слов, Вероники и её тёти, место сына девушки непонятно на каких основаниях отдали другому ребёнку... Однако даже несмотря на то, что о насильственном приводе свидетелей обвинения говорилось ещё на прошлом заседании, их и в этот раз было не густо. Бывшая воспитательница пояснила, что в садик дочь Вероники Илона ходила аккуратненькая, но ходила мало – болела часто. Когда девочка пришла в сад, некоторых навыков у неё не было.
– Не всякая мама может дать ребёнку то, что даёт садик. Первое время дети ходят часа два – привыкают. Я не успела изучить девочку – она мало времени ходила в садик. Если ребёнок не ходит, мы обзваниваем родителей. У Золотарёвых телефона не было, – говорит свидетель.
Поскольку девочка не ходила (со слов тёти – болела), воспитатели решили навестить семью.
– Мы с напарницей Натальей Липко пошли после работы к ним. Открыла бабушка, дети были дома. В квартире – ни в сказке сказать, ни пером описать. Тяжёлый воздух, неопрятно кругом. Дети были неопрятно одеты. Девочка заплакала, увидев Наталью Александровну. То ли ремонт делали, то ли еще что-то. Пол грязный, диван один стоял, неопрятный, – пояснила свидетель. – На день прихода девочка была с отставанием. Чем это объяснить? Может быть, педагогической запущенностью, заболеванием ребёнка, адаптационным периодом... Ребёнок пришёл не приученный к горшку, не очень общительный.
Через месяц воспитатели нагрянули с комиссией, инспекторами ПДН, прессой. Проверяли, что в холодильнике. Во второй раз присутствовали мама и бабушка. Бабушка сказала, что Вероника живёт у подружки.
Со слов свидетеля, в основном девочку из садика забирала бабушка – маму видела два раза. Бабушке говорили, что некоторые вопросы, связанные с детьми, надо обсуждать с мамой, а не с бабушкой.
Однако на вопрос адвоката Вероники, вызывали ли в садик мать для беседы, свидетельница ответила, что не помнит. Бабушке говорили, что девочкой должна заниматься мать, а о том, чтобы вызвать маму, речи не шло. Заметьте, при том, что по инициативе садика девушку лишили родительских прав, её даже не вызывали в садик! Бабушке задавали вопрос, занимается ли мать с детьми, она отвечала, что вроде как и занимается.
Свидетельница путалась в показаниях
Во второе посещение, когда комиссия устанавливала, насколько пригодна эта квартира для проживания детей, свидетель не видела, чтобы было что-нибудь вкусненькое – сметана, колбаска... Где хранились остальные продукты, она сказать не может. Холодильник был сломан, что-то было на балконе. Хотя на суде свидетель заявила, что детям спать было негде, во второй комнате она не была (не смотрела и кладовку). Говорит, глянула во вторую комнату – заметила не очень впечатляющий ковёр. Описать обстановку, и что находилось во второй комнате, она не смогла – не помнит – давно было.
Когда адвокат задала конкретный вопрос: почему свидетель решила, что детям негде спать, если не видела вторую комнату? Она ответила, что так ей пояснила бабушка детей, мать Вероники. Напомним, бабушка недееспособна и не всегда отвечает за свои слова. Что пояснила мать на вопрос, где спят дети, свидетель опять не помнит. Помнит только, что ей показали какой-то шкаф, где вперемежку лежали детские вещи и обувь.
На вопрос, какие продукты она видела в доме, свидетель пояснила, что опять не помнит. А вот на вопрос, насколько аккуратно одетой девочка ходила в садик, воспитатель пояснила, что вещей было много, ходила в разных вещах. Когда тётя Вероники сделала акцент на том, что навыков у девочки, действительно не хватало, но все ли дети в полтора года хорошо приучены к горшку, воспитатель (с 40-летним стажем!) ответила, что в два года иметь такие навыки – не норма, но сейчас понятие нормы размыто. Некоторые дети приобретают необходимые навыки за две недели, некоторым требуется полгода.
Когда тётя Вероники сделала акцент на том, что Илона посетила садик 10 раз, из них сама свидетель на прошлом суде сказала, что мать её забирала раз пять, свидетельница повторила, что в основном заходила за девочкой бабушка, мать видели редко. Когда тётя Вероники, Галина Щанкина, ещё раз попросила уточнить, можно ли объяснить недостаток навыков девочки адаптационным периодом, судья потребовала не задавать наводящих вопросов, на которые сама же тётя и отвечает. Свидетельница ещё раз пояснила, что это можно объяснить чем угодно, в том числе и адаптационным периодом – она девочку плохо изучила.
– Можно ли объяснить неопрятность детей ремонтом, который в то время шёл дома? – спросила тётя.
Судья этот вопрос вообще отменила – якобы он наводящий. А чего наводящий-то? Одно дело, если ребёнок залез в шпатлёвку и измазался, другое дело, если на нём вещи, не стиранные полгода... Грязь бывает разная...
Хотя свидетель заявила, что диван в квартире был старый, у Галины Щанкиной имелись фотографии отремонтированной квартиры с новым диваном. Она предложила свидетелю посмотреть фото. Судья прервала её: не положено, фотографии не приобщены к делу, поэтому свидетели их не имеют право осматривать.
Судебная процедура сложна и извилиста. Поэтому Галине не давали задавать вопросы, когда свидетеля опрашивала судья, не давали показывать фото... Я, конечно, всё понимаю, но какое отношение имеют все эти дурацкие препоны к истине? То, что Щанкиной не дали предъявить свидетелю фото, оставило неоднозначное впечатление. Никто так и не понял, диван в квартире был старый, советский, или новый, купленный два года назад...
Вероника Золотарёва, видя всё это, попросила разрешения выйти. Заседание прервали. Надо сказать, что она не задавала вопросов свидетелям, ничего не поясняла и не добавляла. Она как будто переживала всё внутри, как будто старалась быть спокойной, хотя у неё не всегда получалось. На одном из прошлых заседаний даже разревелась в голос.
Как шьются белыми нитками уголовные дела
После перерыва опрашивали свидетелей защиты. Ольга Мясникова просто разнесла в клочья показания единственной свидетельницы обвинения, которая и без того мало что помнит и не сказала ничего, за что мать можно лишить родительских прав и обвинить в жестокости к собственным детям.
Мясникова пояснила, что являлась классным руководителем Вероники. Пояснила, что девушка училась примерно с 08:30 до трёх или пяти вечера. Занятия были пять или шесть дней в неделю – каждый семестр по-разному. Пары без уважительных причин не пропускала, конспекты всегда полные были. Отпрашивалась только, когда болели дети или болела сама. Получала повышенную стипендию, училась на 4-5. Закончила с одной тройкой.
Пьяной на занятия никогда не приходила (как пояснил следующий свидетель, в колледже бывают экземпляры, которые рвутся к знаниям подшофе). А главное, ребята, которые учились в колледже, получали добротный паёк каждый месяц. В него входили консервы, крупы (по 3-4 кг), сахар (5-10 кг), фрукты, молоко, макароны, (6 пачек), масло сливочное, растительное, консервы, яйца... всего не перечислишь. Пайки настолько большие, что студенты не в состоянии за раз их унести. Вызывают такси, просят всех своих знакомых, забирают захода за два-три.
В университете такой паёк дают всем, кто получает начальное профессиональное образование. Веронике давали не обычный паёк, а усиленный. На него может прожить весь месяц не один человек, ничего не покупая, ещё остаётся. Как вы думаете, имея такое количество еды, могла ли Вероника не кормить детей?
Также Ольга Мясникова пояснила, что была дома у Вероники, причём была без предупреждения. «Скромно, но чисто», – вот её впечатление.
Когда Галина Щанкина стала задавать вопросы, была ли в квартире детская комната и прочее, судья сказала, что это наводящие вопросы, и остановила Щанкину. Впрочем, сама она считала нормальным задавать аналогичные вопросы первому свидетелю. Показывать фотографии Мясниковой она также запретила. Когда Щанкина перешла к самым важным вопросам, судья её постоянно прерывала.
– Верите ли вы, что Вероника жила не дома, а у подружки Тимофеевой? – спросила Галина.
– Нет, не могла. Юля Тимофеева сама снимала жильё с мамой, у неё появился молодой человек...
– Когда вы приходили домой к Веронике, вы зашли к соседям, которые давали показания. Что вы там видели?
– Нам открыла девочка-подросток. Мы спросили, знают ли они Веронику. «Да, знаем, мы прочитали про неё в газете, сели с родителями за круглый стол, осудили её».
Щанкина подозревает, что таким образом и появились в деле показания соседей.
– Перед заседанием суда о лишении родительских прав, вы побеседовали с заведующей детским садом № 8 Шевцовой, о чём был разговор?
На этой фразе судья перебила, мол, это не имеет отношения к делу.
– Мне было интересно, у меня нет претензий к Веронике, почему у них есть? Я так и спросила. Она сказала: «Не будет жаловаться». Там дошло до того, что Веронике стало плохо, вызвали скорую, они её назвали актрисой.
Когда Щанкина попросила оценить свидетеля, явствует ли, что дело в отношении Вероники – расплата за жалобу, судья её прервала. Якобы нужны факты, а не оценки... Однако свидетеля это не остановило (заметьте, свидетели дают показания под подпиской, за ложь – уголовная ответственность).
– Да, она так и сказала, – заключила Ольга Мясникова. – Кстати, как-то наш социальный педагог ходила с Вероникой в милицию, её не пустили.
Также она отметила, что преподавательский коллектив направлял письмо в прокуратуру, в котором давал характеристику Веронике и спрашивал, почему в отношении неё ведётся это жуткое разбирательство... Ответа не получили.
Документы не приобщили
Второй свидетель защиты дала аналогичные показания. Преподаватель также охарактеризовала Веронику с положительной стороны, рассказала про паёк...
В заключение заседания Щанкина просила приобщить к делу ряд документов, свидетельствующих о том, что у сына Вероники врождённое заболевание – аутизм, которое не может быть получено в результате плохого ухода, а её дочь развита по возрасту. Судья хотела принять документы, но потом осеклась – идёт вызов свидетелей, если сейчас приобщить эти материалы, то на следующем заседании суд будет рассматривать каждый документ, на что придётся убить кучу времени, а свидетели будут ждать в коридоре. Из всего, как я поняла, суд готов приобщить только доказательства того, что мать Вероники недееспособна...
Галина Щанкина не понимает, почему она уже не в первый раз приносит важные, опровергающие вину её племянницы документы и в который раз не может их приобщить...
Вы знаете, когда я бралась за это дело, для меня оно было нереальным и необъяснимым. С одной стороны – молодая девушка. Не алкашка, не наркоманка. Как может обычный человек настолько плохо обращаться со своими детьми, чтобы их у него отобрали через суд? Это нереально.
С другой стороны, в версию Галины и Вероники тоже до конца не верилось. Как может нормальный, адекватный человек инициировать отъём детей только из-за того, что на него пожаловались, причём жалоба на карьере заведующей никак не отразилась? Это нереально.
Реально. На этом судебном заседании я поняла, что абсолютная, невиданная, невероятная жестокость существует.
Анастасия ПОПОВА
Другие статьи номера в рубрике Защита прав:
