Сегодняшняя российская дискуссия проста, как сапог. О чём мы говорим? О чем мы пишем?

Уйдёт? Не уйдёт? Что такое «транзит»? Это переход к Владимиру Путину в новой роли или к новому «Путину»? Тогда кто им станет? А если Путин останется, то как — через Госсовет, союзное государство с Беларусью или другой трюк? Гадание на этой «ромашке» стало национальным хобби. Впрочем, и мир гадает: «Если не уйдёт, то что…»

Россия растворилась в Путине. Создаётся впечатление, что из сложнейшего общественного организма Россия превратилась в одноклеточное существо, жизнь которого зависит от ответа на вопрос – «уйдёт-не уйдёт?»

Зацикленность элиты — и системы — на поиск ответа, который не несёт нового смысла, означает политический и интеллектуальный ступор. Неспособность искать выход из тупика за пределами единовластия. Беспомощность и безнадежность.

Гадание «Уйдёт-не уйдёт?» унизительно не только для нации, но и для лидера, который уже лишён шанса удивить и не имеет драйва для миссии.

Зацикленность на Путине уводит нас, во-первых, от вопроса о коллективно-групповой ответственности за формирование нынешней власти; во-вторых, затрудняет понимание её логики и последствий.

Режиссер Виталий Манский своим фильмом «Свидетели Путина» вернул в российскую дискуссию вопрос об архитекторах системы, в которой мы имеем удовольствие загнивать (см. комментарии Бориса Вишневского и Игоря Яковенко). Немало тех, кто хотел бы эту историю о корнях забыть… Между тем сегодняшнее самодержавие строила именно ельцинская команда, которая, пытаясь обезопасить себя «крышей», создавала охранительный режим во главе с силовиком. Причём, таким, который не должен был сомневаться в своей функции. Так что траектория России определялась ещё до прихода Путина в Кремль.

Впрочем, силовая «вертикаль» начала воздвигаться ещё раньше, когда в 1993 г после расстрела парламента писалась и редактировалась самим Ельциным конституция, закрепившая монополию власти в руках президента. Полномочиям российского президента может позавидовать любой советский генсек. Кто бы ни пришёл в Кремль вместо Путина, он уже имел в руках инструмент узурпации власти.

Нынешняя «путиниана» заставляет поднять и ещё один вопрос: о логике самодержавия. Неясно, в какой степени эту логику осознает Путин. Логика жестока: владелец единовластного ресурса рано или поздно становится заложником собственной «вертикали». Он становится заложником тех, кто его охраняет. Тех, кто его информирует. Тех, кто готовит ему решения. Тех, кто транслирует его мысли. Тех, кто его кормит, наконец. Так было со всеми держателями единовластия. Каждый из них в итоге кончал как заложник и одновременно как жертва созданной им же реальности. Драматическая история не только для тех, кто оказался под началом самодержавия. Но и для его носителя.

Вот Путин уйдёт. А с ним уйдёт и его ближайший круг. Это неизбежно — их коллективный уход станет легитимацией новой власти, которая будет черпать народную поддержку в низвержении старых властителей. И что мы увидим, когда завершится третий акт этой пьесы? Тотально деморализованную и беспомощную элиту, которая умеет только обслуживать «вертикаль». И не умеет ничего другого!

Окажется, что решение «проблемы Путина» — не самое трудная вещь. Что делать с 2 млн 200 тысячами госслужащих, которые привыкли функционировать в коррупционной среде? Что делать с 5 млн силовиков, заточенных на репрессии? Что делать с экспертами, запрограммированными на обслуживание власти? Что делать с интеллектуалами, паразитирующими в кремлевских советах и «палатках»? Что делать с «мастерами культуры», выпрашивающих у власти, как Андрон Кончаловский, «ориентир»?

Куда их всех девать? Где взять тех, кто эту накипь может заменить? И можно ли верить тем, кто сегодня пытается отмежеваться от своего соучастия и ответственности, надеясь на роль в новом сценарии? Ведь и у них есть только опыт обслуживания «вертикали».

А мы всё про Путина…

Лилия ШЕВЦОВА, политолог.

echo.msk.ru