Памяти мамочки нашей, бабушки и прабабушки Павловой Нины Михайловны
О своём уходе в мир иной мама знала загодя. И не то, чтобы какая-то неизлечимая болезнь подвела её к этому итогу, нет! К своим 76 годам мама, в общем-то, чувствовала себя относительно сносно.
Правда, всевозможные невзгоды и болячки преследовали её всю жизнь. Про таких говорят: их Боженька любит.
Первая утрата у неё была в 4 года, умерла мама. Жить она стала с бабушкой и двухлетним братиком Иваном, вместе ждали тату с фронта. В то время её деревню Конотопици Новгородской области оккупировали немцы. По её словам, ничего особенного, люди как люди, часто угощали сахаром, бывало, даже шоколадом.
Несколько немцев жили в их избе. Чистоплюи, говорила мама, неимоверные. Правда, с другой стороны, их менталитет какой-то не нашенский. Если и едят, то с громкой отрыжкой, а ежели по нужде – без всяких комплексов могут усесться посреди улицы. Бабы наши лишь плевались в сердцах.
Пока немцы стояли в деревне, выбрали старосту. Когда отступали, сами же его и шлёпнули.
Тату-то списали до победы. Дождалась и бабушка, и доченька Нина, и сыночек Ваня. Вернулся он с последней стадией туберкулёза. Дали о себе знать ленинградские болота. Приехал, можно сказать, умирать. Всё шутил напоследок: «Ты меня, Нинка, глубоко не закапывай, я к тебе приду». Так у неё на руках и помер.
Голова на подушке так резко и глубоко вдавалась. Румянец долго не сходил на щеках, бабушка всё проверяла: а вдруг спит летаргическим сном, случаи-то бывали.
Буквально следом померла и бабушка. В ту пору хоронили покойных неприхотливо, но всем миром. Наедине с горем никогда никого не оставляли.
Остались наша мама с братиком одни, и приютила их двоюродная тётя, старая дева со всеми вытекающими. С характером жёстким, всех ненавидящим и злым.
Как-то задумала стирку, посреди избы водрузила лохань, загрузила тряпками и залила крутым кипятком. Братик Ваня, бегая по избе, споткнулся и оказался в лохани, сварился заживо.
Ни одного доброго слова о тёте не слышали мы от мамы. Она лишь показывала нам шрамы на теле и голове от воспитания ухватом. Два раза маму спасали соседи, когда она её голую выставляла на мороз.
Хорошо, хватило у пятилетней девчонки ума сбежать в детский дом. А вот о нём у неё более тёплые воспоминания. После выпуска из детского дома дали ей путёвку на швейную фабрику, работать швеёй. Там и встретила нашего батю.
Молодые, влюблённые, романтичные, по призыву рванули осваивать Приморский край. Ехали-то уже с дочкой Наташенькой, по пути завернули в Сибирь, где появился и я. Дальше продолжили свой путь в Приморье, в село Ильичёвка.
Приморье встретило с радушием. В Ильичёвке дали новый дом, ссуду на корову, уголь, дрова и тому подобное. Но главное – люди! Буквально все шли и знакомиться, и с помощью, кто чем мог помочь.
Батя устроился кузнецом, где и оставил о себе память односельчан, замечательный след своим профессиональным талантом.
В 1965 году нам с сестрой Наташкой подарили братика Шурика. Долгое время мама работала завклубом. В 1977 году скоропостижно скончался наш батя.
В силу своего детдомовского воспитания, приучила нас мама быть всегда вместе. Жить дружно, выручать друг друга всегда, при любых обстоятельствах. Жить по совести.
В 1990 году нас постигла ещё одна неприятность, у братишки обнаружили рассеянный склероз, и ноги отнялись. А вскоре и для мамы Боженька подготовил ещё одно испытание. После далёкой юношеской травмы в 70 лет у мамы ампутировали ногу.
Но мы же рядом, мы же вместе, и мы никогда не оставим друг друга в беде. Для меня пожилые люди напоминают детей, неспроста бабушки и дедушки так быстро находят общий язык с внуками и внучками.
Мама тоже, как маленькая, хотела побыстрее освоиться на костылях. И со всего маху упала головой об пол. За время пребывания в бесконечной семидневной коме успела пройтись и по тоннелю к яркому свету, и повидать нашего папаню и бабушку, да и многих усопших.
Папаня ей сказал, чтобы вернулась к нам, что ей ещё рано. И мы её дождались, не отходя от кровати. После этого мама как-то устала от жизни. Я до сих пор вижу её слёзы, когда разрушили село. Плакала она и о том, что собрала нас воедино, а мы остались ни с чем. Помню, плакала о том, что ничего не оставила нам в наследство, а я, будучи взрослым мужиком, взрывался до крика, что подобным сожалением она нас просто унижает!
Помню все наши разговоры, когда на мой вопрос о желании жить, мама отвечала, что просит Бога забрать её. И в тот день, 24 августа 2014 года, приболевшая мама наказала мне затопить баню. Я протопил и было обрадовался, когда она заставила внучку похлестать её веником.
А утром 25-го, я с утра, как обычно, пришёл мерить давление. Мама сладко спала. В 12 дня проснулась, какая-то светлая и умиротворённая.
Я померил давление, вместо несколько повышенного было 60/40. Сердце захолонуло, предчувствие недоброе. Я забил тревогу, все родные сбежались, приехала скорая.
– 50/50, довезём или нет, – подошёл усталый врач.
Зная, как мама при любых обстоятельствах, с любых лечебных учреждений рвалась к нам домой, я решил: пусть мама будет дома.
Мама стала очищаться от всего, не чуждого человеческому организму.
– На пол, на пол,– вскоре заметалась она.
– Да пусть ляжет, может ей легче будет, – посоветовала сестра.
Я согласился, но тут же вспомнил, что мать сама рассказывала, что перед смертью все просятся на пол. Приблизившись к лицу мамы, заглядывая в глаза я чуть ли не крикнул:
– Ма, ты куда собралась?
– Быстрее бы отмучиться, – прошептала она.
– Мама, мама, – взывал я.
– Как я всех люблю, – произнесла она, глянув мне в глаза.
– Нет! – вскричал я и подхватил её, пытаясь уложить на кровать. Её голова упала мне на плечо.
– Толька, она умерла, – сказала более стойкая сестра Наташка. Не верилось! По дому заползал рыдающий брат Шурик.
Спасибо, мама, за любовь твою к нам и за наше безмятежное детство!