Я родилась 25 декабря 1921 года в Алтайском крае, у села Малый Бащелак, в глухом таёжном хуторе, в семье крестьянина. Малочисленное население проживало среди трёх гор: Шумова гора, Синюха и Медвежья.
Мой прадед - Пётр Андреевич Шипунов - был первым поселенцем. Он был из декабристов, офицеров царской армии, сосланных в Читинский острог после восстания 1825 года. Потом их отпустили на поселение в Сибирь, на Алтай.
Малозаметный и глухой посёлок среди высоких Алтайских гор, где немногочисленные жители проживали в пяти добротных домах. Там жили семьи Шипуновых и Феклистовых. Прадеда называли «клеймёным каторжником». Занимались сельским хозяйством, выращивали хлеб и домашних животных.
Жители были в основном родственники. Мой прадед Петр Андреевич Шипунов облюбовал это место как богатый уголок с хорошей землёй для выращивания зерна, для охоты – кругом тайга богатая дичью, зверьём, грибами, ягодами. Он перевёз в этот глухой уголок природы на житьё всю свою семью.
Сейчас этот район в Алтайском крае называется Шипуновским. Жили богато. Они были отправлены с Запада сюда на вечное поселение. Мой прадед был осуждён за участие в Петербургском восстании.
Шли годы. Мой дед, один из его сыновей, Пётр Петрович Шипунов родился задолго до революции 17 года. Он продолжил крестьянские традиции своего отца. Но после революции наступили времена «наведения порядка» в жизни крестьян России. Появились колхозы. Богатых, по тогдашним законам – кулаков, начали раскулачивать.
Пётр Петрович Шипунов был раскулачен первым в 1930 году и арестован, его увезли в деревню, а затем всех арестованных в город Бийск. Прислал он одно письмо и рассказал, где он находился. А находился он на берегу у слияния Оби и Катуни, где было поселение арестованных кулаков.
А в это время горели горы зерна, нашего хлеба… И больше писем не было, только позже стало известно, что все арестованные, кто там оставался, были расстреляны в 1932-1933 годах. Там же моего деда и расстрелян в 1931 на берегу в месте слияния рек – Оби и Катуни. Бабушку Арину сослали в Нарымскую тайгу, с двумя детьми. Там она и умерла в возрасте 107 лет.
Когда деда раскулачили, самое гнусное дело было сделано. Забрали три лошади – запрягли их в розвальни и загрузили в сани всё, что можно было увезти – бочки мёда, зерно, муку, масло, туши овечьего вяленого мяса, вяленых гусей, всё замороженное, т.к. была зима. Помню, как я пасла этих гусей летом, а когда заготавливали их на зиму, помогала ощипывать пух.
Я помню, что приехали к деду из деревни Бащелак коммунисты с наганом на поясе и начали наводить порядок. Главарём среди них был Иван Жигульский, известный в деревне как самый ленивый мужик, у которого было, однако, 11 детей. Я была у них в доме и видела всю их ораву. Помню, как они просили меня, чтобы я принесла им хлеба, молока, тряпок – «а ты укради у матери»!
А ещё я помню, как помогала в возрасте 4 лет выращивать этот хлеб. Меня сажали на борону и я правила лошадьми, чтобы они не сбивались с борозды, иногда шла прямо по этой борозде.
Когда всё было разграблено, амбары очищены, появился колхоз.
Сын Петра Андреевича Шипунова - мой отец Лука Петрович вместе с женой Прасковьей, переехали в Малый Бащелак уже после того, как дом на хуторе забрала советская власть и поселила там коров и телят; в деревне мы жили в доме изгнанного кулака, но поборы продолжались.
Однажды, когда приехавший комитет продразвёрстки забрал бочку мёда и целый воз муки, оставил семью голодать, хотя сами по дороге, объевшись мёда, и ходили слухи, изрядно просидев в кустах, потом долго мучались животами, отец не выдержал. Он решил перевезти семью в большую деревню Бащелак.
Время было тяжёлое, был страшный голод 1930-1933 годов, и мама пекла хлеб из смеси крапивы с отрубями и картошкой. Мы с сестрой Ксенией и младшим братом Ваней рвали крапиву и всякие другие травы, которые обычно ранней весной появлялись на склонах горы Синюхи и мы их ели, пока на огороде не появлялась другая зелень. Заготавливали впрок – сушили на солнце, в печи, потом толкли в ступе пестиком и получалась зелёная мука, из которой мама и пекла хлеб, который мы ели.
Дом, который мы оставили на хуторе «на память колхозу», был большой и семья хотела туда вернуться. Но когда мой старший брат Андрей съездил туда на экскурсию, то увидел, что дом превратили в телятник. Я тоже собиралась съездить, но прошло много лет, а я так и не смогла, о чём сожалею, ведь там было так красиво, богатая природа!
Вот и стали мы жить в Бащелаке. Вступили в колхоз. Но ненадолго. Однажды приезжал к нам в гости коммунист, звали его Михаил Алексеевич. Так вот он сказал отцу, «собирай свою семью и уезжайте, пока не поздно, пока тебя не арестовал Жигульский».
Родители продали, что могли, одежду из меха и, раздав все остальные вещи, купив на скопленные деньги справки, 2 лошади, в 1932 году, семья уехала в Сталинск, ныне Новокузнецк. Там я пошла учиться сразу в 4 класс. В первый, второй, третий классы я не ходила, в школе не училась, только дома читала, писала, учила таблицу умножения.
Помогал старший брат Андрюша. Моего любимого брата назвали так в честь отца прадеда-декабриста, следуя семейной традиции, детей-мальчиков называли также именами библейской четвёрки: Пётр, Лука, Иоанн (Иван), Иаков (Яков).
Мы жили там до 1936 года. Жили мы в натуральной землянке, где кухня, спальня, столовая – всё в одной комнате. Нас было четверо детей – 2 брата и 2 сестры.
В 1936 году пошла вторая волна раскулачивания и мы переехали в Гурьевск. Старший брат Андрей поступил учиться в техникум, младший – Ваня пошел работать, а я – в школу. Там я окончила 10 классов и 1 год проработала литработником в типографии.
В 1940 году я уехала жить в Хабаровск к дяде Пете, старшему брату моего отца, который участвовал ещё в первой мировой войне и, покинув Алтайский край, не надеясь на лучшее, обосновался в Хабаровске, где с ним и его женой Прасковьей проживали их дети: Яков, Сеня и Кирилл.
С ними я ходила ловить кету «на перемёт» в реке Уссури, недалеко от их дома. Около дома был огромный малинник, в котором роились пчёлы. У дяди Пети была хорошая крестьянская наука выживания, и поэтому были ульи с пчёлами, благодаря которым они пережили войну.
Родители тоже хотели переехать, но помешала война.
Я проучилась год в Железнодорожном институте и бросила, т.к. началась война, не было денег на житьё. Помощи из дома тоже не было. Жила у дяди Пети на Красной Речке в пригороде Хабаровска. Пошла работать на 74 военный склад. 1 июня 1942 года я получила повестку, и меня забрали в армию, где я пробыла до октября 1943 года.
В армии один год служила в авиамастерской в г.Лазарево, а потом нашу мастерскую направили на формирование в Москву и 5 июля 1943 года наша часть стала называться 856-ПАРМ, т.е. прифронтовая авиаремонтная мастерская. В ночь с 4 на 5 июля мы погрузились на Воробьёвых Горах и двинулись в назначенном направлении стоять на фронтовой полосе по освобождению Харькова.
Перед освобождением Харькова нашу часть бросили в направлении Прохоровки, где состоялось знаменитое танковое сражение. Фашисты обнаружили нас и бомбили, поэтому почти все бойцы-ремонтники лежали в окопах в течение двух суток, не надеясь остаться в живых.
Во время этой бомбёжки мама была контужена и затем лежала в передвижном госпитале, восстанавливая слух.
Хуже всего дела обстояли с головой и глазом, который буквально вылез от удара взрывной волны. Болела голова. Однажды, прогуливаясь с перевязанной головой и глазом около госпиталя, у дороги, где шли танки и грузовики с бойцами, я услышала: «Эй, красотка, поехали с нами»! Что-то знакомое было в их говоре. Оказалось, это земляки из Сибири. После войны я узнала, что их часть почти вся погибла.
Позже, собрав остатки, авиаполк двинулся дальше, и 23 июля Харьков был освобождён. В конце лета меня отправили домой в Сибирь, долечиваться после контузии, память о которой осталась на всю жизнь.
Когда в конце войны вернулась в Хабаровск, я продолжила служить в авиаремонтной мастерской на Красной Речке под Хабаровском. После войны познакомилась с Кочетовым Александром Ивановичем. Он ремонтировал там моторы в самолётах.
В 1947 году часть отправили оборудовать аэродром для гидросамолётов на ст.Океанская под Владивостоком. Там базировались гидросамолёты прямо у берега залива. Обслуживающий персонал жил «на горке». Развалины старых каменных домов сохранились по настоящее время.
Рядом находился небольшой причал, где швартовались баржи, в которые загружали пленных и «врагов народа». Неизвестно было, куда их везли.
Некоторые со слезами на глазах смотрели на маленькую девочку, игравшую в песке на берегу. Я понимала этих людей, а моей маленькой дочери ещё предстояло узнавать жуткую правду не только о войне.
Шипунова Галина Лукьяновна
Вспоминает Вера Кочетова, дочь нашей героини:
Одно из самых первых воспоминаний моего детства – это огромная молчаливая толпа людей 6 марта 1953 года на перекрёстке недалеко от детского сада, мимо которой мы проходили по пути домой. Мы прошли не останавливаясь, хотя я спросила, почему они стоят и слушают громкоговоритель. Мама сказала, что умер один злой коммунист.
Сейчас рядом с остатками аэродрома на Океанской давно уже разрослось огромное пресное озеро с розовыми лотосами, привлекающими толпы туристов своей неотразимой красотой во время цветения каждый июль. Очень немногие знают прошлое этого озера лотосов.
Кочетова Вера