фото

А мне, поэту, жаль Фиделя Кастро,

кумира многих пафосных людей.

Хотя чего жалеть? Он жил прекрасно

и не воспринимался как злодей.

Все было как положено (натюрлих,

его фанатов это не скребет):

и нищета, и диссиденты в тюрьмах,

и ноль свобод на острове свобод,

— но все-таки романтика, барбудо,

а не сплошные плаха и топор.

Его любили Маркес и Неруда,

а Евтушенко любит до сих пор.

Конечно, он отнюдь не Че Гевара,

всегда упоминаемый в пандан,

источник перманентного навара

для фабрикантов маек и бандан:

чего там, Че порою увлекался,

но вышел в боливийские Христы.

Он был святой, в отличие от Кастро.

Святые для соседей непросты.

Проводим Кастро к вечному покою.

Нам это имя много говорит.

Мы любим революцию такою:

с поправкою на местный колорит.

У нас снега, морозы, клубы пара,

расстрелы террористов и царя,

а там у них сигара, Че Гевара,

все романтичней, прямо говоря.

В СССР всегда любили Кастро.

Я сам курил «Лигерос», мать-мать-мать!

Он пел, плясал, трепался языкасто,

а что на наши деньги — так плевать.

В последующих бурях и ненастьях

мы бросили платить бородачу,

— но лучше дать их Кастро, чем раскрасть их.

Но о деньгах я нынче не хочу.

Маркс был не слишком прав. Такое гадство.

Марксистом слыть — сомнительная честь.

История — она не для богатства,

она не для прогресса (где он есть?!).

История — не круглый стол давосский,

ни даже нефтеносные слои.

История — она для удовольствий,

которые у каждого свои.

Считать ошибки Кастро мы не будем.

Там был и свой аналог КГБ,

и горы лжи, — но нравилось же людям!

Они при Кастро нравились себе.

Ведь цель у революции какая?

Лишь массовый оргазм, и нет иной.

Она не в том, чтоб, массы увлекая,

построить им бесплатный рай земной,

не в том, чтоб обмануть народ заморский,

косящийся на Кубу, как жених, —

все делается только для эмоций.

Сюжет воспроизводится для них.

Есть матрица, за это умирали.

Ее не одолеешь никогда.

Сначала молодые генералы

врываются в ночные города,

свергают прежних яростно и ярко,

Америку обругивают вслух,

потом приходит «Осень патриарха»,

а дальше «Вспоминая грустных шлюх».

И эта «Осень» — с точки зренья слова

(а слово много весит в тех краях),

— этап не хуже всякого другого.

«Не ах» для жизни; но для прозы — «ах».

Мы можем говорить про что угодно,

про бедность, проституцию и жесть,

про то, что там темно и несвободно…

Так взяли бы да свергли. Опыт есть.

Но почему-то все любили Кастро,

и это было видно по глазам

у грустных шлюх, — и это не лукавство,

а верность бренду, так бы я сказал.

Кого мне жаль, так это эмигрантов.

У них случился радостный годок:

на улицы выходят, дружно гаркнув:

«Подох тиран». Подох-то он подох,

бессмертных нету, даже и на юге,

и скоро похоронят старика,

— но вашей личной нету в том заслуги,

и ваша радость несколько горька.

У нас в России тоже все непросто.

Всех ожидает общее ничто —

но страшно же подумать: девяносто!

А в перспективе может быть и сто!

Оно, конечно, с точки зренья слова,

плюс климат, плюс традиции Москвы…

Но если нет союзника другого,

как только биология, — увы.

Все это было: старческий подгузник,

и бред, и непослушная нога…

Оно, конечно, время наш союзник.

Но не слуга, ребята, не слуга.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

fidelity — лояльность, верность, точность воспроизведения (англ.)

барбудо — бородач (исп.)

Фото http://afisha.od.ua