Константин Мильчин
«Русский репортер» №41 (369) 23 окт 2014, 00:00
Шутку про «вежливых людей» иностранцы понимают плохо, потому что, с точки зрения среднего европейца, русские — довольно мрачная и крайне невежливая нация. Почему? Ну как: мы редко здороваемся с незнакомыми и почти никогда не улыбаемся. По городам Европы ходят толпы русских туристов с мрачными лицами. С такими физиономиями хорошо в покер играть. Пару лет назад символом нашего соотечественника за рубежом стал некий белорусский блогер, который публиковал у себя в ЖЖ снимки на фоне достопримечательностей: Эйфелева башня и я, у меня мрачное лицо; Колизей и я, у меня такое же мрачное лицо, как и в Париже. Никаких эмоций, особенно позитива, строго каменная будка.
Впрочем, в последнее время в интернете появилось довольно много статей, убедительно объясняющих, в чем тут дело. Ну да, действительно не улыбаемся и не  здороваемся, но дело вовсе не в отсутствии воспитания, а в национальных особенностях. У нас не принято улыбаться без причины — это признак не вежливости, а глупости. И здороваемся мы только со знакомыми, с теми, кому и правда желаем здоровья. Здороваться — это вообще отчасти сакральный акт. Как и говорить «спасибо».

Миловаться с незнакомыми — неискренне. А неискренность с русской точки зрения — это очень плохо. Я часто бываю в Европе, в детстве и юности я даже жил там пару раз по полгода. Наверное, в каком-нибудь иностранном статистическом отчете меня записали бы в социальную группу «русские европейцы». В Европе мне очень нравится вся эта абсолютная хрустальная вежливость, и даже будучи в Москве или Красноярске, я стараюсь всем улыбаться и со всеми здороваться.

Но есть какие-то вещи сильнее меня. И в той же самой Европе, особенно в первые минуты после выхода из самолета, мне становится неловко от «здравствуйте», и я не знаю, куда деваться от прожигающих меня насквозь улыбок. Я улыбаюсь и здороваюсь, здороваюсь и улыбаюсь, а потом, уже вернувшись в Москву, в аэроэкспрессе из Шереметьева оглядываюсь по сторонам и радуюсь мрачным лицам соотечественников. Мрачный дым отечества мне слаще и приятнее вежливого иностранного дыма. Никто ни с кем не здоровается, если люди и разговаривают, то только со своими спутниками. Вокруг меня идеальные кандидаты в гроссмейстеры по покеру, я никому не должен отвечать улыбкой на улыбку.

Кстати, в Киеве ты попадаешь в совсем другой мир. Автобус от аэропорта Борисполь до метро «Бориспольская» — это полный ярких барочных красок базар, где все одновременно разговаривают, знакомятся, выясняют друг у друга, куда, когда, почем и зачем едет машина, торгуются с водителем, ругаются с водителем, братаются с водителем, дают ему советы. И да, конечно же, это происходит сразу на трех языках, украинском, русском и суржике. Это одновременно и какофонический ад, и дружелюбный рай. И мне хорошо в этом раю, но в какой-то момент уже хочется обратно в мрачную красную электричку или, если это не Москва, а, скажем, Питер, в молчаливую белую маршрутку.

Наверное, в иноземной вежливости мы видим коварный заговор против нашего личного пространства. Раньше меня это пугало — как в других, так и в себе. Теперь я вижу в этом нормальную национальную особенность. Все люди одинаковы и все люди разные. В немецком нет звука «ж», словаки говорят вместо тостов «Маршал Малиновский», все голландцы высокого роста, грузины гостеприимны, французы едят улиток, а итальянцы лошадей. Ну а мы — мы мрачноваты с незнакомцами.

Впрочем, есть края и страны, где русские вежливы, по крайней мере друг с другом. Русскоязычная община Женевы — восемь тысяч семей. Так вот, там все друг с другом здороваются. Как заслышат русскую речь, так сразу «здравствуйте» говорят. Интересно, это потому, что переняли местные традиции, или потому, что все друг друга знают?