Защита прав
Эра милосердия все не наступает
Избранное.ру; Анна РУДНИЦКАЯ
Умирающий ребёнок кричал две недели
На первое место в рейтинге блогов Яндекса 9 апреля вышла запись одного из волонтёров фонда “Подари жизнь” о безнадёжно больном мальчике, который умер, не получая необходимого обезболивания. Это продолжалось две недели: умирающий ребёнок кричал непрерывно, но районный онколог города Люберцы так и не выписал необходимые препараты, поскольку он это мог сделать только по запросу детского онколога, а детского онколога в городе Люберцы, где жил мальчик, нет.
До того, как оказаться дома, мальчик лежал в РДКБ, и получал там всё, что было необходимо. Выписался он оттуда по инициативе мамы, которая поняла, что занимать место, нужное другим детям, для которых не все потеряно, бессмысленно.
Всё, в чём нуждался мальчик – обезболивание. Никто не предполагал, что в Люберцах существуют непреодолимые препятствия для этого. Эти препятствия носят чисто юридический характер. Без детского онколога “взрослый” районный онколог не имеет права назначить наркотик.
“Этому районному онкологу звонили из РДКБ, из Минздрава, ему звонил районный онколог из Москвы, ему звонила мама мальчика, и он слышал, как ребенок орал от боли, но был непреклонен, так как, без соответствующей бумаги, выдача наркотика - это статья, а бумагу должен дать детский районный онколог. Тот самый, которого нет”, - утверждает волонтёр фонда “Подари жизнь”.
В тот день, когда фонд договорился с хосписом, готовым принять и обезболить мальчика, он умер. Фонд “Подари жизнь” подчеркивает, что не занимается поисками виновных, но нуждается в понимании того, в чем заключается ошибка, из-за которой умирающий ребёнок был лишён помощи.
Избранное.ру
Эти вечные ссоры
Почему на российском рынке регулярно исчезают лекарства
Из российских аптек периодически исчезают лекарства. Не наркотики, не бесплатные лекарства по льготным рецептам – самые обыкновенные, привычные, часто незаменимые. Вчера еще продавалось, а сегодня – нигде, ни в одной аптеке, ни за какие деньги. Что происходит?
Около двух лет назад кардиологи сбились с ног, разыскивая стрептокиназу – препарат-тромболитик, позволяющий спасти человека от инфаркта, если ввести его сразу после появления болей в сердце. Лекарств с этим действующим веществом существует несколько, в России самым распространенным была белорусская стрептокиназа по цене примерно 1500 рублей за ампулу. В один мало прекрасный день она исчезла и не появлялась больше полугода. «Мы с Белоруссией поссорились, поэтому у них проблемы с лицензией», - объясняли врачам в аптеках. Врачи в больницах, где были на это средства, начали закупать немецкий препарат актилазе - по цене 20 тысяч рублей за ампулу. То ли с Белоруссией поссорились, то ли с производителем актилазе подружились...
В Минздраве ничего не комментировали. В «Белмедпрепаратах», где выпускают стрептокиназу, на вопросы о причинах исчезновения препарата сейчас отвечают, что «главное – лекарство уже появилось, и пусть врачи теперь опять им пользуются». Ссора России с Белоруссией обошлась предприятию в потерю большой доли рынка. России – в сотни (тысячи? да кто их считает) жизней, которые можно было спасти, но не удалось, потому что не во всех российских больницах есть лекарства по 20 тысяч рублей за ампулу.
Потом, прошлой весной, исчез галазолин. Капли в нос, никто от их отсутствия не умер, но понервничать, особенно аллергикам, пришлось. Что случилось? «Мы же с Польшей поссорились, поэтому у них проблемы с лицензией», - отвечали врачам и больным в аптеках. (Галазолин производит варшавский фармзавод «Польфа»). В российском представительстве «Польфы» про это разговаривают тоже неохотно: «возникли сложности с перерегистрацией препарата», говорят.
Следующим был блемарен – немецкое лекарство для лечения болезней почек, прежде всего мочекаменной. Как мы поссорились с Германией, никто не заметил, но лекарства, заменить которое нечем, не было в российских аптеках почти год. Оно не прошло перерегистрацию – потому что в тот момент, когда поданные документы уже проходили очередную инстанцию, правила регистрации изменились. Причем изменения вступили в силу немедленно. Процедуру перерегистрации, которая даже в штатном режиме длится около полугода, пришлось начинать заново.
На немецком заводе-производителе сбился технологический цикл, в результате лекарства в России не было еще несколько месяцев даже после получения свидетельства о перерегистрации. Больным, обрывавшим телефоны в российском представительстве «Эспармы», советовали искать знакомых и родственников в соседних странах – Украине или Казахстане. Там препарат был.
Про исчезновение галазолина и блемарена я узнавала от знакомых – потребителей лекарств. Про стрептокиназу – от мамы-врача, между делом за какой-то болтовней. Вчера мама позвонила, чтобы сказать, что у них в больнице заканчивается атропин. В их отделении он нужен для реанимации, в хирургии – для общего наркоза при операциях.
Без атропина производить общий наркоз практически невозможно. Атропина в больнице осталось на неделю, аптека не может поставить следующую партию – лекарства нет. Атропин производил хабаровский завод «Дальхимфарм». Про то, что мы поссорились с Дальним Востоком, в аптеке не говорят. Говорят, что кончилось сырье. А на заводе говорят, что сырье-то есть, но кончилась лицензия на работу с ним, и с ее продлением возникли сложности…
Моя мама поверила в силу слова. Она говорит: «Напиши, пожалуйста, может, наверху узнают и что-то сделают». Совсем нечем порадовать маму. Производство атропина прекратилось месяц назад.
Наверху знают. Но, видимо, совсем ничего не могут сделать с собственными правилами регистрации и лицензирования.
Они, конечно, должны в таком случае знать также, как проводить общий наркоз без атропина или операции – без общего наркоза. Должны знать, но не говорят.
Анна РУДНИЦКАЯ, специальный корреспондент журнала “Русский репортер”.
Другие статьи номера в рубрике Защита прав:
