Политика
Две правды о Сталине
Валерий КУЦЫЙ
(Окончание. Начало в №6.)
2. Репрессии - выдумка демократов?
Это было в Киеве в 1950 году. В гандбольной команде, за которую я выступал, играл Женя Ковтун, деревенский паренек, удивительно красивый, стройный, темноволосый, с детскими голубыми глазами.
Однажды мы с ним проходили мимо гастронома, и я высказался насчет того, что вот-де, как хорошо стало, магазины забиты продуктами, бери - не хочу. Женя внимательно посмотрел на меня и спросил:
- Ты давно был в деревне?
- В 41-м, когда в эвакуацию ехал, и нас из поезда высадили.
- Ну так приглашаю на ноябрьские праздники к себе, это недалеко, 60 километров от Киева.
То, что я увидел, стало для меня открытием. Мне и в голову не могло придти, что под боком у города, где магазинные полки ломились от снеди, могла существовать такая беднота. На столе я не увидел ни домашних колбас, ни знаменитого украинского сала. Единственным яством была курица в борще, и она же отдельно от борща - ее в честь приезда сына-студента с гостем зарезали Женькины родители. Во время обеда, наводя разговор на интересную, как мне казалось, для хозяев тему, я поинтересовался насчет трудодней.
- Та яки там трудодни! - с горечью отозвался глава семьи и хлопнул стакан вонючего свекольного самогона. - Хиба ж на них проживешь?
- А в других колхозах? - спросил я.
- У всих так само.
Потом Ковтун-старший рассказал, что и с личного хозяйства немного прибытка. Крестьянам приходилось платить налог за каждое плодовое дерево, за любую живность на своем подворье, исключая дворнягу Сирка. Женькина мать толкала мужа локтем под бок, но тот после третьего стакана самогонки окончательно разошелся и рассказывал о родной власти все, что думал о ней. Когда мы с Женькой тем же вечером, держась за плетни, навещали его многочисленных родственников, я убедился, что самогон был единственным продуктом, который в изобилии имелся в каждой хате. Еда и одежда - у кого чуть лучше, у кого чуть хуже, но в целом были на том же уровне, что у Женькиных родителей. А ведь с окончания войны миновало уже пять лет, позади остался голод 1947 года на Украине и в Белоруссии, когда у крестьянства отняли все, что можно было отнять, ради нового проявления сталинской заботы - отмены карточной системы. Все эти мясные деликатесы, масла и сыры, булочки и бублики - все это появилось в городе за счет нещадного ограбления деревни, за счет возрождения крепостного права, при котором крестьянин, лишенный паспорта, мог только с соизволения начальства получить его, чтобы изменить место жительства. Такова правда, и я думаю, даже Москалев, подвергший меня оскорблениям за мои заметки о Сталине, не сможет опровергнуть ее.
В день отъезда Женькина мать, улучив момент, прошептала мне:
- Та, вы ж нидэ не скажить, що мий чоловик такого намолол. А то беда будэ...
Она боялась. Чего? Тех самых репрессий, которые, по уверению сталинистов, выдуманы демократами. Один из «бывших» уверял меня, что карали только настоящих врагов народа. Когда я спросил, кого он считает настоящими - Туполева, Королева, маршала Рокоссовского, «бывший» немножко растерялся, но тут же нашелся: «Нужно учитывать, - сказал он, - исторические условия, в которых работал товарищ Сталин». Но я не знаю таких исторических условий, при которых необходимо бросать за колючую проволоку и расстреливать невиновных людей. И самое отвратительное, самое кощунственное - это когда добровольные адвокаты тирана начинают доказывать, что убито не столько-то, а гораздо меньше, стараясь выторговать у вечности миллионы загубленных человеческих жизней. Именно так поступает мой оппонент, с ехидцей подмечая расхождения у историков демократического толка в определении числа репрессированных. Он делает вид, будто не понимает, что расхождения эти объясняются разным подходом историков к тому, кого считать жертвами сталинизма. Один относит к ним только приговоренных к расстрелу или заключению в лагерях, другой считает репрессиями высылку раскулаченных в места, где они практически не могли выжить, третий относит сюда же умерших во время организованного в начале 30-х и во второй половине 40-х годов голода, четвертый имеет в виду еще и насильственное переселение целых народов - что это как не массовые репрессии?
Товарищ Сталин любил облекать свои мысли в форму афоризмов. Некоторые из них довольно известны: есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы; смерть одного человека - трагедия, смерть многих - статистика, и т.п. Статистикой, причем весьма хитроумной, занимается и мой критик Москалев. Ссылаясь на известного историка генерал-полковника Дмитрия Волкогонова, которого он почему-то упорно именует Волконоговым, Москалев приводит такие данные: с 1 октября 1936 года по 30 сентября 1938 года коллегиями и выездными сессиями Верховного суда СССР был вынесен смертный приговор в отношении 30 тысяч 314 человек. Мол, видите, и всего-то! Мол, есть о чем говорить. А известно ли Юрию Александровичу, что только в 1937-м году в стране было казнено свыше 85 тысяч православных священнослужителей? Сейчас многие сталинисты стали ходить в храмы, но наверняка не для того, чтобы просить у Господа прощения за «великие дела» своего идола.
Я прочел десятки дел, которые заслушала в Приморье выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР во главе с Ионой Никитченко. Впечатление - жуткое. Может быть, я повторюсь, но это необходимо. Каждый «процесс» проходил без участия защиты и длился 10-15 минут. Приговор - а он почти во всех случаях означал расстрел - обжалованию не подлежал и приводился в исполнение немедленно. Так была уничтожена ученый-геолог Маргарита Арсеньева - вдова нашего замечательного путешественника, этнографа и писателя Владимира Клавдиевича Арсеньева; так был уничтожен красный партизан, а затем один из организаторов рыбной промышленности Приморья Алексей Лузин, награжденный именным оружием, орденами и автомобилем (это в то время!), который ему вручил нарком пищевой промышленности Анастас Микоян; так были уничтожены многие другие ученые и хозяйственные руководители, командиры Красной Армии и транспортники, уже не говоря о партийных и советских функционерах. Однако сознательное лукавство Москалева я вижу в том, что он приводит только данные, касающиеся «работы» Верховного суда СССР, который судил лишь тех, кто занимал более или менее высокое положение в обществе. А газета «Утро России» на протяжении пяти или шести лет (точно сейчас уже не скажу) еженедельно помещала алфавитные списки расстрелянных (да-да, только расстрелянных!), и огромное большинство из них - простые рабочие, колхозники, моряки, рыбаки - было казнено во внесудебном порядке, по постановлению так называемых «троек». А скольких приговорили к высшей мере под видом «десяти лет без права переписки»! А сколько умерло на пересылках и этапах, сколько погибло в лагерях от холода, голода и непосильного труда! Точного их числа никто не знает, но можно ли сомневаться, что оно огромно? Хотя почему мы только о погибших, были ведь и те, которые выжили. С одним из них свела меня журналистская профессия. Как-то я уже писал о нем, но, думаю, уместно будет рассказать еще раз.
Встретились мы случайно в Уссурийске в 1957 году. Фамилию его я не записал, только чудак мог в то время представить, что когда-нибудь появится возможность поместить в газете публикацию о нем. Поэтому назову его «американцем».
Маленький, плохо даже по тем временам одетый человек, с морщинистым лицом, безгубым ртом и натруженными мозолистыми руками, он свободно изъяснялся по-английски. Его отец, участник революции 1905 года, эмигрировал с семьей в США, тогда САСШ - Северо-Американские Соединенные Штаты. Там и вырос мой новый знакомый, там и получил образование, стал инженером-строителем и коммунистом. В 1922 году с группой таких же, как он, романтиков приехал в Советскую Россию, здесь получил гражданство, вступил в партию большевиков. Сперва наш «американец» работал в аппарате Коминтерна, а в начале 30-х возглавил крупное строительство. В 37-м случилось то, что должно было случиться - его арестовали. Еще бы, ведь он работал в Коминтерне тогда, когда председателем исполкома там был Григорий Зиновьев. Приговор гласил: десять лет, и это еще не самое страшное, могла быть и «вышка». По ходу своего рассказа «американец» поведал мне анекдот из разряда «черного» юмора. В лагерном бараке появляется новенький и начинает жаловаться:
- Пять лет ни за что дали...
А ему говорят:
- Врешь, ни за что меньше десятки не дают.
И отправился наш «американец» на Колыму. В 48-м закончился его срок. Думаете, выпустили на свободу? Как бы не так! Особое совещание накинуло еще пять лет, чтобы жизнь не казалась медом. «Я бы не выдержал, - говорит «американец», - да спасла специальность. Инженеры-строители и в лагерях были в цене». Очередной срок закончился как раз после смерти Сталина. Вышел «американец» на волю, а куда дальше? Семья от него отказалась, на жилье в Москве рассчитывать не приходилось. Остался он в Приморье, поселился в Михайловке, у товарища по зоне. Его реабилитировали, но восстанавливаться в партии не стал, создал «дикую» строительную бригаду, работал и пил, пил и работал, уже ни на что не надеясь и ни во что не веря. Так сломали человека, умного, образованного, с талантом крупного руководителя. Кто в этом виноват? Мой ответ: Сталин и система, которая его породила.
Репрессии шли почти беспрерывно. Порой они носили вялотекущий характер, но часто приобретали форму направленной кампании. По памяти приведу неполный и несистематизированный перечень таких кампаний: «дело Промпартии», «Шахтинское дело», «Процесс Зиновьева, Каменева и других», «процесс Бухарина, Рыкова и других», процессы военных - от маршалов до командиров полков, борьба с генетиками, «Ленинградское дело», борьба с космополитами, «дело Антифашистского еврейского комитета», «дело врачей»... Какой-то кошмар! Наш вождь сделал то, до чего не додумался даже Гитлер, - репрессировать семьи казненных видных «врагов народа». Обычно это делалось так: мужа расстреливали, жену отправляли в лагеря, детей отдавали родственникам или сдавали в детдом. А у Троцкого вообще уничтожили всю родню, даже первую жену и дочерей, которые давно не поддерживали никакой связи с бывшим мужем и отцом.
Иногда я, неверующий, начинаю верить, что Бог все-таки есть, и он сурово покарал тирана за его злодеяния. Сталин не нашел счастья в обоих браках, не был счастлив в своих детях. Окруженный благоговейным страхом, он находился в полном одиночестве, не имел друга, с которым мог бы скоротать вечерок, поговорить по душам. Когда однажды он слишком долго не выходил из своего кабинета на даче в Кунцево, охрана боялась нарушить его покой, а он в это время умирал на полу в луже собственной мочи. Наконец его обнаружили, сообщили соратникам - членам Политбюро, но те, срочно прибыв, даже не подумали вызвать врачей. Все они в душе были рады тому, что со смертью диктатора минует постоянная угроза расправы с каждым из них. Мало кого из властителей постигла такая жалкая постыдная кончина.
Мой оппонент спрашивает, почему я ничего не пишу о Хрущеве, и приводит цитату из его письма к Сталину в бытность Никиты Сергеевича первым секретарем ЦК компартии Украины. Хрущев жалуется вождю, что из Киева послали список для репрессий, где было семнадцать тысяч фамилий, а Москва утвердила только две тысячи. Отвечаю моему критику. О Хрущеве я не писал по той же причине, по которой не писал о Молотове, Ворошилове, Берии, Кагановиче, Маленкове, Жданове - мои заметки были посвящены не им, а их хозяину. А что Хрущев обратился с письмом именно к Сталину, так оно и понятно. Хитрый мужик знал, как угодить вождю, и был уверен в его поддержке. Никто не спорит, руки у всех членов тогдашнего Политбюро были по локоть в крови, и заслуга Хрущева состоит в том, что он осмелился, пусть осторожненько, пусть не до конца, но сказать народу правду.
Не стану полемизировать с Москалевым по поводу того, кто виноват в развале Советского Союза и трудностях непомерно затянувшегося переходного периода. Я уже излагал свое мнение на сей счет. Повторяться не хочу, а особо непонятливым предлагаю обратиться к письму читателя «Арсеньевских вестей» Сергея Шаронова, которое под заголовком «С больной головы на здоровую» опубликовано в № 5 газеты. Мнение автора письма и мое мнение в основном совпадают. В дальнейшем, если здоровье и отпущенное мне время пребывания на этой земле позволят, надеюсь поделиться с читателями своими взглядами на народное образование советских времен, которое, несмотря на то, что давало искаженные и урезанные знания, до сих пор почему-то считается лучшим в мире. Надеюсь, что удастся высказать свое отношение к сталинским и послесталинским погромам в науке, искусстве, литературе. Все это в планах на будущее, но сейчас, дискутируя с Москалевым, не могу не коснуться главного события минувшего столетия - Великой Отечественной войны.
Я с благодарностью и глубочайшим уважением склоняю голову перед ветеранами Великой Отечественной, перед теми, кто отстоял Москву, выстоял в Сталинграде, нанес сокрушительный удар противнику на Курской дуге, кто с боями шел на запад и в конце концов одержал полную победу над врагом. Ни с чем не сравнить этот подвиг, потому что война совсем не такая, какой ее порой изображают в глуповатых парадных кинофильмах. По рассказам настоящих фронтовиков, которых осталось, к сожалению, совсем мало, я знаю, что война - это тяжкий труд, это пот и кровь, крики и стоны раненых, окопная вонь и трупный запах, это «наркомовские 100 грамм» перед боем и, самое главное, приказ: «Вперед, за Родину, за Сталина!»
По моей семье и родне война прошла тяжелым катком, забрала восемь жизней, и я не могу не думать, почему так случилось. Когда после двухмесячного беспризорничанья я попал в интернат для детей, вывезенных из блокадного Ленинграда, ребята говорили мне: «Видишь, наш город сражается, а твой Киев сдали». И я чувствовал себя так, словно лично был виноват в сдаче Киева. Какую же вину должен был ощущать прозорливый и мудрый товарищ Сталин за то, что в предвоенные годы было репрессировано сорок тысяч старшего и среднего комсостава Красной Армии, расстреляны или брошены в лагеря многие руководители тяжелой и оборонной промышленности, расформированы крупные танковые соединения, представлявшие собой главную ударную силу, - расформированы только лишь потому, что их создавал «враг народа» маршал Тухачевский? Разве не кормили мы фашистскую Германию своим хлебом, не снабжали стратегическими материалами, не готовили в своих училищах немецких летчиков, которые потом бомбили наши же города? И как произошло, что, хотя немецкие войска были вплотную придвинуты к нашей границе, а разведка и перебежчики в один голос твердили о предстоящем нападении, Красная Армия оказалась неготовой отразить удары агрессора? Все это я отношу на счет преступной самоуверенности Сталина, который, ненавидя западные демократии и восхищаясь Гитлером, был уверен, что фашистская Германия на нас не нападет. И просчитался.
Сталинский просчет стоил народу неисчислимых жертв. Только в первые три месяца войны Красная Армия потеряла миллион человек убитыми и семьсот тысяч пленными. Эти цифры продолжали возрастать с угрожающей быстротой, и ладно бы из-за непреоборимости германской армии, а то ведь больше по причинам, о которых мы уже говорили, и в основе которых лежали личные качества вождя. Это из-за его упрямства, несмотря на настояния военных, наши войска продолжали удерживать Киев, а когда Сталин согласился, что удержать его невозможно, было уже поздно - в окружение попала целая армия, которую немцы методично перемалывали с земли и с воздуха. Какой там был ад, я знаю, как говорится, из первых рук. Моя мама, военврач, в группе из четырех человек выходила из этого окружения. По требованию будущего генералиссимуса, была проведена в начале 42-го неудачная Харьковская операция, которая до крайности осложнила положение на фронтах. Не только поражения, порой и победы оплачивались бессмысленно пролитой кровью. Нередко крупные города брали не тогда, когда этого требовала стратегическая обстановка, а приурочивая их взятие к какому-нибудь празднику. Скольких ненужных жертв это стоило! По некоторым приблизительным подсчетам, на каждого убитого немецкого солдата приходилось четыре наших.
А мирное население? Оно погибало и на оккупированных врагом огромных пространствах Украины, Белоруссии, России, и в Ленинграде, где уже на первом году блокады от голода и болезней умерло свыше миллиона человек. О страшной трагедии нашей Северной столицы, о случаях людоедства я узнал не из недавней телевизионной передачи - об этом мне рассказывала двоюродная сестра, у которой там умерли двое детей. А любимец Сталина, руководитель ленинградской партийной организации Андрей Жданов в это время пил коньяки и жрал деликатесы...
Ни в коем случае не хочу упрекать в приверженности к сталинизму людей моего поколения и тем более тех, кто старше меня. Человек - существо внушаемое, а когда изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год он слышит дифирамбы величайшему из гениев, когда повсеместно висят усатые портреты и торчат памятники, когда именем Сталина называют паровозы, улицы, города, области, возникает эффект зомбирования, который тем сильнее, чем дольше длится промывание мозгов. И нужны громадные усилия, чтобы, глядя в лицо фактам, критически переосмыслить вдолбленные тебе в голову утверждения и начать, как говорит Чехов, по капле выдавливать из себя раба. Удастся - и ты ощутишь вкус свободы, слаще которой нет ничего на свете. И никому больше не удастся отнять у тебя чувство достоинства и самоуважения, и никогда больше ты не будешь создавать себе кумиров, потому что «тиранов делают рабы, а не рабов - тираны».
Нет, я не виню старых людей за их тоску по кажущемуся потерянному раю. Незащищенность от чиновничьего произвола, от государственного грабежа и любого уличного хулигана, порой нехватка самого необходимого для достойной жизни, неуверенность в завтрашнем дне, коррумпированность властей всех уровней - со всем этим сталкивается сегодня малоимущий пенсионер, где это, приправленное беззастенчивой демагогией разномастных апологетов тоталитарного режима, мешает понять, что возврата к прежнему не будет, что кто бы и как бы не сопротивлялся, для России нет иного пути, кроме пути демократических реформ, но более последовательных, продуманных, идущих во благо народу, а не кучке жирующих воров и коррупционеров.
Что странно, так это видеть в рядах неимущих такого человека, как Юрий Александрович Москалев. По описанию сотрудников редакции, он чуть ли не вдвое моложе меня, прекрасно одет, пышет благополучием и сам заявляет, что не бедствует. Этакий капиталист Энгельс, борющийся с капитализмом. Ему-то для какой надобности Сталин, при котором он получал бы свои сто сорок рублей и молчал в тряпочку? Скорей всего, тут наличествуют какие-то политические цели, ради достижения которых выгодно привлечь на свою сторону бедняков. Ну что же, давайте определимся, мы с Москалевым по разные стороны баррикады; я - на той ее стороне, где находятся жертвы кровавого террора, он - на противоположной. Есть две правды о Сталине. Одну сочинили духовные наследники диктатора, другую он сам написал на страницах истории кровью погубленных им людей.
Валерий КУЦЫЙ.
Данная статья является ответом на статью Ю.А. Москалева "Нельзя смотреть на Сталина куцым взглядом"
<< вернуться в список статей
