Арсеньевские вести - газета Приморского края
архив выпусков
 № 6 (830) от 11 февраля 2009  
перейти на текущий
Обложка АрхивКонтакты Поиск
 
Вселенная

Сын врага народа

Геннадий Корень

Издательский Дом «Водолей» готовит к печати книгу Геннадия Корень «Сын врага народа». Ищем спонсора.
Предлагаем фрагмент.
Судьба конкретного человека, оказавшегося с детских лет под тяжелым гнетом государственной машины с клеймом «член семьи изменника Родины». Невыдуманная история.

Я родился 29 мая 1934 г. на Цемзаводе им. Сталина в семье служащих. Мама, Анастасия Григорьевна, работала зав. детским садом. Отец, Павел Андреевич, был сотрудником военного комиссариата г. Спасска, имел уже за своей спиной события на КВЖД, был награжден медалью. В семье уже был старший брат Георгий (Жора). Жили мы тогда в 3-этажном бараке, наша комната была на 3-ем этаже. Справа от дома находилась большая и красивая – для того времени, – школа, через дорогу от нее – стадион, слева – железнодорожная ветка на Известковый завод, вторая ветка – на ст. Сантахеза – через небольшую речку Кулешовку с высоким мостом. Недалеко от бараков был новый детский сад с яслями, чуть подальше – рабочая столовая, за ней – большой парк с искусственным прудом и островком, большая усадьба, ранее принадлежавшая служителю церкви. Парк прикрывал поселок от огромного количества цементной пыли от завода.

Воспоминания тех лет весьма смутны. Запомнился один эпизод. Однажды утром мы, малышня, почему-то шепотом обсуждали, что ночью какой-то «дядя» выпрыгнул в одной рубахе из окна 3-го этажа и разбился. За ним приезжала какая-то машина.

Отец получил работу на Цемзаводе в службе главного механика, и мы переехали в новую квартиру, возле парка, недалеко от старого разрушенного цементного завода.

Как-то вечером отец не пришел домой. Мама сказала, что папу часто вызывают ночью на завод, и он не хочет нас будить. Что ему дали отдельную комнату, и он будет пока жить там. Это было недалеко от детсада и мы, дети, можем ходить к нему в гости вечером. Я все равно тогда ничего не понял. Однажды Жора привел меня к нему. У него была небольшая уютная комнатка с одним окном, где стояли стол и кровать. На столе – настольная лампа с красивым зеленым абажуром. Папа расспрашивал нас, как мы живем, не ссоримся ли, помогаем ли матери, как бабушка. Потом мы пили чай. Иногда он брал шахматы и учил нас играть. Иногда он сам приходил к нам и о чем-то долго разговаривал с мамой. Кажется, ему предлагали новое место работы.

Потом началась война. Ввели карточки. С хлебом стало трудно, и мы выстаивали огромные очереди. А потом случилось страшное – папу арестовали. Ночью мама разбудила нас. Папа пришел попрощаться. Мама плакала, а мы еще ничего не понимали. Его увезли прямо от нас. Стало совсем плохо. Вскоре умерла бабушка. Потом его увезли во Владивосток и больше мы о нем ничего не слыхали. Вскоре после приговора маму уволили с работы, и она едва нашла себе место кочегара в бане. Папа – враг народа! Все мы получили «клеймо» – ЧСИР – члены семьи изменника Родины. Я – сын врага народа. Очень быстро изменилось отношение к нам, – люди нас сторонились, отворачивались при встрече, – хотя, четвертая или пятая часть знакомых была в таком же состоянии. Но даже самое простое общение с нами могло быть расценено как связь с семьей врага народа.

После прихода Берия (это я тоже узнал потом), следователь был наказан – выговор или что-то в этом роде, – но уже через три месяца отца снова взяли. К бывшему обвинению – связь с врагами народа (отец отказался оговорить своего начальника по КВЖД), – добавили новое – связь с заграницей (до революции отец работал на о. Сурабоя), – знание иностранных языков, два свидетеля местного значения – и вот уже приговор: ст. 58, 10 лет со ссылкой в спецлагеря, без права переписки.

Моя тетя, Екатерина Андреевна Барановская, каким-то образом узнала, что его будут вести на пересылку через Владивосток. Это было в 1943 г. Арестантов вели огромной колонной мимо горпарка (ныне – Покровский парк) в сторону Второй Речки (там ныне стоит «Мемориал памяти»). После она рассказывала, что его трудно было узнать: избитое лицо, страшно опухшие ноги. Но он нашел ее глазами и показал знаками: рука к голове – намек на старшего сына Жору – покачал головой, потом показал рукой вниз (младшая сестра Ира), тоже покачал головой, наконец, приложил руку к сердцу (средний ребенок – это я) и показал, чтобы тетя Катя забрала к себе. Так я попал во Владивосток в 1943 г.

Владивосток

15 апреля 1943 г. Тамара привезла меня во Владивосток. Сначала мы поехали на Чуркин к тете Марфе (Слабченко). Здесь я увидел впервые море и бухту Золотой Рог. Переправа тогда осуществлялась деревянным плашкоутом без всяких бортов и поручней. Море и бухта поразили меня своей красотой. Все-таки – это не какая-то речка Кулешовка!

Пройдет очень много лет, прежде чем трагедия семьи (и не только нашей) станет мне известной. Это открытие можно назвать случайностью, которая произошла в связи с обстоятельствами, касающимися лично меня. В 1956 г. в Первомайском Райкоме КПСС второй раз мне отказали в приеме кандидатом в члены КПСС. Первый раз мне отказали в 1953 г., в год смерти Сталина. В 1956 г. уже наступала «хрущевская оттепель», но на этот раз мне вежливо отказали по той причине, что я не знал, за что был арестован отец и где он. Мне предложили все это выяснить. И я занялся поисками отца. Это были долгие поиски. Начав с Владивостока и Спасска, я «прошел» весь его путь по лагерным этапам: Новороссийск – Иркутск – Чита – Комсомольск-на-Амуре – Находка, – конечный пункт, где он и закончил свой жизненный путь на кладбище зэков. До самого последнего ответа на «запрос» жила надежда, что отец жив! Ведь он был, оказывается, рядом! Все эти годы! Чтобы больше не возвращаться к этому, мне хочется сейчас изложить свою версию этой трагедии, хотя подлинных документов уже не осталось.

Вот как все было. В 1937-38 гг. волна репрессий достигла максимума и докатилась до Приморья. Почти поголовно был репрессирован весь командный состав Приморской Армии. (Много позже мой тесть, Ищенко Трофим Нестерович, рассказывал мне, что в то время еще находились отчаянные смельчаки, которые с самолетов разбрасывали листовки с призывом остановить «сталинскую мясорубку». За то, что он находился на работе в поле, где были разбросаны такие листовки, он тоже был арестован.)

Мой отец вначале обвинялся в близких связях с «врагами народа», но оговорить своего командира он отказывался. В это время произошла смена Ежова на Берия, в связи с чем были пересмотрены некоторые дела и многие следователи были наказаны. Был наказан и следователь Целищев, который вел дело отца. Но «бериевское потепление» закончилось после расстрела Ежова, и репрессии возобновились с новой силой. Отца вновь стали вызывать на допросы. Теперь ему прибавили связь с заграницей. К этому времени уже начал действовать «Указ о семьях изменников Родины» (УСИР), согласно которому подлежали аресту и отправке в лагеря все члены семьи осужденного старше 6 лет, а детей младше 6 лет отдавали в «спецсборники» (что-то вроде интернатов). Отец знал это, и уже после первых допросов развелся с матерью ради спасения своей семьи – только маленькая сестренка Ира могла избежать лагерей. (Был еще один вариант избежать этой участи – жена должна была публично отречься от «изменника Родины».) Брак был расторгнут, и я видел (много позже) разорванное на 4 части свидетельство о браке. Когда мать, заплаканная, рассказывала мне об этом, я пытался ее успокоить: «Мама, я понимаю, так было надо!» После развода отец переехал на другую квартиру и почти не общался с нами…

…И вот я во Владивостоке… Школьникам полагалось бесплатное питание (это во время войны!). Неудивительно, что из школьных стен выходили действительно таланты: первый шахматист города и края, гроссмейстер Александр Зайцев, актеры театра Юного Зрителя Николай Лаптев и Энтин (мои одноклассники), главный инженер «Дальрыбы» Сергей (Александрович) Костяев. Тетя Катя сразу записала меня в хор. Но я был плохой хорист – «шагал не в ногу». Зато на олимпиадах, которые тогда проводились регулярно в клубе Ильича, звучал и мой голос.

Я как будто попал в другой мир! А главное – забыл, что я «сын врага народа».

Однажды случилось событие, которое сильно повлияло на оценку моей успеваемости за 4 класс. Как обычно, в октябре в школу приходила комиссия из Райотдела для проверки уровня знаний учеников и профессионализма учителей (больше для оценки молодых учителей).

Последний вопрос был скорее провокационный: «А что-нибудь можешь еще прочитать?» И я прочитал «Несжатую полосу» Некрасова:

Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она…
Где же наш пахарь?
Чего еще ждет?
Ветер несет им печальный ответ:
Вашему пахарю моченьки нет.

После этого комиссия не стала дальше слушать урок и ушла. Какова же была радость молодой учительницы, что ей выставили за этот урок высший балл!

Война уже шла к победному концу. Все чаще торжественно и радостно звучал голос Левитана, а Москва все чаще салютовала.

7 мая голос Левитана известил о безоговорочной капитуляции Германии. Уроки в этот день, конечно, отменили. Учителя целовались и плакали от счастья. Плакала и наша завуч («бомбовоз», как мы ее называли – у нее в этой войне погибли муж и сын). А мы, пацаны, без конца кричали «Ура!». Вечером был митинг и салют. Впервые он проходил на привокзальной площади. Теперь ждали демобилизации. Каждый день прибывало по 5-6 эшелонов. Но это была не демобилизация – ожидалась война с Японией. Об этом в конце июля объявил Левитан: «Выполняя союзнический договор… СССР объявляет войну Японии». Но страха уже не было, теперь никто не сомневался в быстрой победе. Пришел Мир.

Геннадий КОРЕНЬ


Другие статьи номера в рубрике Вселенная:

Разделы сайта
Политика Экономика Защита прав Новости Посиделки Вселенная Земля-кормилица



Rambler's Top100