Вселенная
Колымская библия Варлама
Надежда Алисимчик
(18 июня (1 июля по старому стилю) 1907г, Вологда - 17 января 1982 г, Москва)
Очень близкая Варламу Тихоновичу женщина как-то спросила его: “Как мне жить?”. Он ответил: “Как в 10 заповедях сказано. И еще в одиннадцатой от Шаламова - никого не учи.”
ПРОКУРАТОР ИУДЕИ (Рассказ печатается в сокращении)Пятого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года в бухту Нагаева вошел пароход “КИМ” с человеческим грузом. Сорокоградусным морозом встречал гостей Магадан. Впрочем, на пароходе были привезены не гости, а истинные хозяева этой земли - заключенные.
Войска окружили мол, и выгрузка началась. Мертвых бросали на берегу и возили на кладбище, складывая в братские могилы, не привязывая бирок, а составив только акт о необходимости эксгумации в будущем.
Наиболее тяжелых, но больных, развозили по больницам Магадана, Олы, Армани, Дукчи.
Больных средней тяжести везли в Центральную больницу для заключенных. Заведующий хирургическим отделением Центральной больницы Кубанцев, только что из армии, с фронта, был потрясен видом этих людей. В каждой приехавшей из Магадана машине были трупы умерших в пути. Хирург повторял слова генерала Риджуэя, которые сразу после войны ему удалось где-то прочитать: “Фронтовой опыт не может подготовить человека к зрелищу смерти в лагерях”.
Кубанцев терял хладнокровие. Не знал, что приказать, с чего начать. Колыма обрушила на фронтового хирурга слишком большой груз. Но надо было что-то делать. Санитары снимали больных с машин, несли на носилках в хирургическое отделение. В этом отделении носилки стояли по всем коридорам впритык. Кубанцев курил и курил и чувствовал, что теряет выдержку, не знает, что приказать санитарам, фельдшерам, врачам.
- Алексей Алексеевич, - услышал Кубанцев голос рядом. Это был Браудэ, хирург из заключенных, бывший заведующий этим же самым отделением, только что смещенный с этой должности. - Разрешите мне командовать. Я все это знаю. Я здесь десять лет.
Взволнованный Кубанцев уступил место командира, и работа завертелась.
Браудэ был незлой человек. Снятый без всякого повода со своей должности, он не возненавидел своего преемника, не стал делать ему гадости. Напротив, Браудэ, видел растерянность Кубанцева, чувствовал его глубокую благодарность. Как-никак у человека семья – жена, сын школьник. Офицерский полярный паек, высокая ставка, длинный рубль.
А что у Браудэ? Десять лет срока за плечами, очень сомнительное будущее. Браудэ был из Саратова, ученик знаменитого Краузе и сам обещал очень много. Но тридцать седьмой год вдребезги разбил всю судьбу Браудэ. Так Кубанцеву ли он будет мстить за свои неудачи?..
И Браудэ командовал, резал, ругался... Пятого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года в бухту Нагаева вошел теплоход “КИМ” с человеческим грузом - тремя тысячами заключенных. В пути заключенные подняли бунт, и начальство приняло решение залить все трюмы водой. Все это было сделано при сорокаградусном морозе. Что такое отморожение третьей-четвертой степени, как говорил Браудэ, или обморожение, как выражался Кубанцев, - Кубанцеву дано было знать в первый день его колымской службы ради выслуги лет. Все это надо было забыть, и Кубанцев, дисциплинированный и волевой человек, так и сделал. Заставил себя забыть.
...Через семнадцать лет Кубанцев вспоминал имя-отчество каждого фельдшера из заключенных, каждую медсестру, вспоминал, кто с кем из заключенных “жил”, имея в виду лагерные романы. Вспоминал подробный чин каждого из начальника – из тех, что поподлее.
Одного только не вспомнил Кубанцев - парохода “КИМ” с тремя тысячами обмороженных заключенных.
У Анатоля Франса есть рассказ “Прокуратор иудеи”. Там Понтий Пилат не может через семнадцать лет вспомнить Христа.
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ВЕЧЕР
В рождественский вечер этого года мы сидели у печки. Нас, сидящих за печкой, тянуло на лирику.
- Хорошо бы, братцы, вернуться нам домой. Ведь бывает же чудо... - сказал коногон Глебов, бывший профессор философии, известный в нашем бараке тем, что месяц назад забыл имя жены. - Только чур, правду.
- Домой?
- Да.
- Я скажу правду, - ответил я. - Лучше бы в тюрьму. Я не шучу. Я не хотел бы сейчас возвращаться в свою семью. Там никогда меня не поймут, не смогут понять. То, что им кажется важным, я знаю, что это пустяк. То, что важно мне, - то немногое, что у меня осталось, - ни понять, ни почувствовать, им не дано. Я принесу им новый страх, еще один страх к тысяче страхов, переполняющих их жизнь. То, что я видел, - человеку не надо видеть и даже не надо знать. Тюрьма - это другое дело. Тюрьма - это свобода. Это единственное место, которое я знаю, где люди, не боясь, говорили все, что думали. Где они отдыхали душой. Где они отдыхали телом, потому что не работали. Там каждый час существования был осмыслен.
- Ну, замолол, – сказал бывший профессор филологии. – Это потому, что тебя на следствии не били. Кто прошел через метод номер три - другого мнения.
- Ну, а ты, Петр Иванович, что скажешь?
Петр Иванович Тимофеев, бывший директор уральского треста, улыбнулся и подмигнул Глебову.
- Я вернулся бы домой, к жене, к Агнии Михайловне. Купил бы ржаного хлеба - буханку! Сварил бы каши из магара - ведро! Суп “галушки” - тоже ведро! И я бы ел все это. Впервые в жизни наелся бы досыта этим добром, а остатки заставил бы есть Агнию Михайловну.
- А ты? - обратился Глебов к Звонкову, забойщику нашей бригады, а в первой своей жизни - крестьянину не то Ярославской, не то Костромской области.
- Домой - серьезно, без улыбки ответил Звонков. - Кажется, пришел бы сейчас и ни на шаг от жены не отходил. Куда она, туда и я, куда она, туда и я. Вот только работать меня здесь отучили, потерял любовь к земле. Ну, устроюсь где-либо...
- А ты? - рука Глебова тронула колено нашего дневального.
- Первым делом пошел бы в райком партии. Там, я помню, окурков бывало на полу - бездна...
- Да ты не шути...
- Я и не шучу.
Вдруг я увидел, что отвечать осталось только одному человеку. И этим человеком был Володя Добровольский. Он поднял голову, не дожидаясь вопроса. В глаза ему падал свет рдеющих углей из открытой дверцы печки - глаза были живыми, глубокими.
- А я, - голос его был покоен и нетороплив, - хотел бы быть обрубком, понимаете, без рук, без ног. Тогда бы я нашел в себе силы плюнуть им в рожу за все, что они делают с нами...
Отрывок из рассказа “Надгробное слово”
“КР” - СУДЬБА МУЧЕНИКОВ, НЕ СТАВШИХ ГЕРОЯМИ
Автор “КР”(“Колымских рассказов”) считает лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех - для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики.
В “КР” взяты люди без биографии, без прошлого и без будущего. Похоже ли их настоящее на звериное или это человеческое настоящее.
“КР” - это судьба мучеников, не бывших, не умевших и не ставших героями.
Потребность в такого рода документах чрезвычайно велика. Ведь в каждой семье, и в деревне, и в городе, среди интеллигенции, рабочих и крестьян, были люди или родственники, или знакомые, которые погибли в заключении. Современная новая проза может быть создана только людьми, знающими свой материал в совершенстве, для которых овладение материалом, его художественное преображение не является чисто литературной задачей - а долгом, нравственным императивом.
Выстраданное собственной кровью выходит на бумагу как документ души, преображенное и освещенное огнем таланта.
“КР”- вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьба за себя, внутри себя, вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины. Зубьями зла.
Так называемая лагерная тема - это очень большая тема, где разместятся сто таких писателей, как Солженицын, пять таких писателей, как Лев толстой. И никому не будет тесно.
Автор “КР” стремится доказать, что само главное для писателя - сохранить живую душу. (Варлам Шаламов “Сохранить живую душу” (фрагменты).
P.S. “Колымские рассказы” Варлама Тихоновича Шаламова - квинтэссенция сути ГУЛАГа; от их простоты и лаконичности сводит в горле. Эти рассказы меняют состояние сознания, и словно не читаешь их, а видишь, как кто-то прокручивает перед тобой кадры колымского ада. Но не для того, чтобы пугать, а с единственной целью - внушить мысль, что этого не должно быть. Никогда. Ни с кем. Нигде. И что важнее этого нет ничего. Особенно сейчас, в то конкретное время, в которое мы живем. Именно сейчас, когда вот уже полтора десятилетия Россия опасно балансирует между прошлым и будушим, крен к прошлому становится тем ощутимее, чем ближе мы подходим к 2008 году...
К печати подготовила Надежда Алисимчик.
Другие статьи номера в рубрике Вселенная:
