Посиделки
Русские шалости в казачьем ресторане
Токовенко
Издательский Дом “Водолей” печатает главу из романа Александра ТОКОВЕНКО (в сокращении).
(Продолжение. Начало в “АВ” № 40)
Глава I
Внезапно появился важный китаец в европейском костюме и на чистом русском языке сказал:
– Лукьян Христофорович, прошу потише. Наш гость, мистер Томпсон, и другие приглашённые друзья не любят шума и такой музыки.
Выпивший Полушкин с удивлением посмотрел на визитёра.
– Энтот Томпсонка, адвокатишка-прощелыга заморских фирм, что к уссурийской земле принюхивается, вздумал тут командовать! Ты, Ван Ваныч, Чен И, Сидоров вольны лизать его в разные места. От меня же передай ему вот это, – и Лукьян сунул в холёное лицо китайца мохнатую рыжую руку с известной всей Руси оскорбительной комбинацией из трёх пальцев.
Посланец покачал головой.
– Стыдно, стыдно, Лукьян Христофорович! Я и мои коллеги всё-таки просим вас прекратить безобразие.
– Это какое безобразие! – взревел Полушкин. – Дак что, и на русской гармошке поиграть у себя дома невозможно и кадриль сплясать запрещено? Ты на своей поганой Миллионке распоряжайся! Там трави дураков опиумом! Думаешь, не знаю твоего главного дела, хотя ты и прикрыл его чисткой сортиров да уборкой улиц, где тысячи твоих сограждан за тебя отрабатывают? Вон отсюда со своими указаниями! Ты кому приказываешь – мне, Полушкину?
– Мы вынуждены будем обратиться к хозяину ресторана. Пусть он вызывает полицию.
– Какую ещё полицию, на каком основании? Что неугодного сделано с моей стороны и моих подчинённых?
Необоснованная угроза со стороны китайца и крики из зала окончательно остервенили купца. Его увесистый кулак поднялся на уровень плеча и врезался в физиономию Ван Ваныча. Тот с грохотом и криком полетел на пол. К пострадавшему подбежали официанты и с криком «нас бьют!» друзья Ван Ваныча (человек десять китайцев).
– Водки давай! Тащи икры и крабов! – гремел Лукьян.
Кто-то кричал, и крики в зале продолжались:
– Бей, Лукьян, наших русских прихлебателей Миллионки. Нашли тёплые места и нас, русских, грабят. В морду, в морду, чтобы до зубов достало и в голове зашумело. Держи американца – пусть знает, как нашего брата обижать, и ему не мешает между глаз, да покрепче. Приказчики, куда смотрите? Они разбегаются, не мешало бы кого-нибудь и из оконца бросить.
Но испуганные разворачивающимся скандалом гости, кто впервые был в этом ресторане, стали расходиться. Собрался уходить и Карелин: быть опять свидетелем при полицейском расследовании он совсем не желал, с него хватит изнурительных бесед с Митрофановым в арестантском вагоне. Орест поискал глазами официанта Николая, чтобы рассчитаться.
Быстрее уйти от этого пьяного кошмара! Он сразу вспомнил свои похождения за последние двадцать дней. Когда он коротко доложил генералу Некипелову о своих приключениях, тот даже за голову взялся: «Как же ты мог вырваться из этого преступного мира да ещё живым остаться?». Затем генерал открыл сейф, достал чёрную папочку и, развернув её, стал читать, после чего, косо, с подозрением посмотрел на Ореста.
– Ну, слава Богу, хоть без тюрьмы обошлось. Так бы загремел на сахалинские ссылки, ведь связано с убийством человека, с золотом да ещё и со стрельбой. Таких испытаний и врагу не пожелаешь. Я считаю, они должны пойти вам, ещё совсем молодому человеку, на пользу.
Полушкинские приказчики, двое мордатых парней, отставив гармошки в сторону, растолкали толпу и умоляли хозяина:
– Лукьян Христофорович, домой пора. Сейчас полиция тут как тут будет. Зачем вам с ней встречаться? Опять неприятности будут, а Ван Ваныч свое получил с избытком и помалкивает. И дружки-«миллионщики» уже разошлись.
– К чёрту! Я ещё не всё богдыханам высказал. – Вырвавшись из рук пытающихся сдержать его молодых мужиков, Полушкин подбежал к барьеру, огораживающему бельэтаж, и закричал в сторону стола, за которым сидели китайцы из Миллионки, сухощавый американец и несколько русских компаньонов.
– Простите, люди добрые, – обратился он к сидящей внизу публике. – Но должен сказать вон энтим господам, энтим богатеям. Что, сволочи, празднуете горе моё? Погоди, Цойка! Погоди, Тимоха, дождётся своего и Самохвалов! – Лукьян погрозил пальцем Тихомирову, сидящему рядом с Томпсоном. – Попомнишь ты мою золотую лавку. Думаешь, концы в воду спрятал? Ты ещё побегаешь под мои окрики. Я вас, отравителей и содержателей публичных домов, грабителей своих сограждан, заставлю ходить по струночке.
В зале загудели, громко засмеялись. Одни посетители возмущались неслыханным хамством купца, другие с любопытством следили за скандалом: всем хотелось знать, чем этот скандал закончится и будет ли продолжение драки. Хотя крепкие приказчики стояли наготове.
– Поддай им жару, Лукьян, чтобы помнили, – донёсся чей-то голос с дальнего крыла ресторана. – Они давно этого заслуживают: разошлись как у себя дома. Кому замечания делают да ещё и полицейским пугают?
– На кого руку подняли? Совсем с ума спятили. Мы все пойдём за Лукьяном! И кое-кому покажем за их грабежи.
Эти слова встревожили гостей. Китайцы и американец выскочили из-за стола и направились к дверям. Распалённый Полушкин кричал им вслед:
– Что, сукины дети, правда глаза колет?! Взяли моду обирать российскую землю. Без вас на ней хозяева найдутся. Тебе, Цойка, всё мало, и Тихомирову не хватает. Так вот на бедность вашу и русским прихлебателям.
Полушкин выхватил из кармана толстую пачку банкнот красного цвета и швырнул вниз. Кровавые птицы запорхали в воздухе.
– Вот тебе сингапурские доллары! – орал Лукьян. – Мало? Получи японские иены!
Над залом рассыпалась кипа зелёных иен. Шум поднялся невообразимый. Кто-то беспомощно кричал, ловя летящие в воздухе купюры:
– Такие деньжищи с неба падают. Неужели их так много и их не жалко?
Всё заглушали вопли и смех посетителей, очумевших от вида валютного дождя. Многие, толкая друг друга, тянули вверх руки, пытаясь поймать летающие деньги. Некоторые даже карабкались на столы. Их стягивали, они падали (со звоном сыпалась на пол посуда), снова вставали, продолжали с криком ловить деньги. Но не всем это удавалось.
Довольный произведённой над недругами экзекуцией улыбающийся купец вместе с приказчиками вышел на улицу, где уже стоял экипаж, чтоб увезти хозяина домой.
Расплатившись по счёту с Николаем, Карелин, удивленный увиденной картиной владивостокских нравов, пошёл в гостиницу. На тротуаре около ресторанных дверей сновали полицейские с шашками. Офицер кричал возбуждённому распорядителю:
– Опять Лукьян учинил драку? И это не впервой, и ему всё с рук сходит. Хорошо, что в драку не вмешались его приказчики, а то многим бы китайцам, русским и американцу рёбра поломали да ещё в окно выкинули. Что-с, уже увезли? Быстро приказчики его спрятали. Ну, погоди, торговая душа, доберётся до тебя Карл Карлович! Посидишь деньков десять в холодном карцере – сразу всю дурь выгонит и ума прибавит.
Уже в номере гостиницы Орест невольно вспомнил название «Миллионка». Неужели в этом углу на многочисленные фанзы миллионы с неба падают? Да-да, прав был худой чиновник, который в вагоне рассказывал о тех чудесах, что творятся во Владивостоке.
Наутро Лукьян, у которого трещала голова, призвал приказчиков Матвея и Федота и потребовал жбан рассола. Отпив большой глоток, сунул посудину в сторону работника.
– К черту! Давай шампанского! Оно лучше лечит.
Освежившись парой бутылок, Полушкин обратился к мужикам:
– Сказывайте, как поминки по лавке прошли.
Приказчики наперебой излагали подробности вчерашнего кутежа. Лукьян, почёсывая рыжую бровь, в некоторых местах рассказа довольно похохатывал.
– Значится, Ван Ваныч по морде получил? Исчез Глушков, доносчик полиции. Его тоже не мешало бы погладить, надо бы и Тимохина, но он ускользнул от меня. Заслужил владыка отхожих мест. А Цойке я так прямо и сказал в его поганую рожу: «Заработал, торговец живым товаром». Мериканец возмущался? Ничего, пущай знает, с какой сволочью связывается. Эх, хорошо я их долларами и иенами шуганул... Мы тоже не лыком шиты, но и живым товаром не торгуем.
– Лукьян Христофорович, – сказал Матвей, – деньги, какие потом собрали в зале, утром принёс официант Николай. Не все, конечно.
– Э-э, пущай пользуются, – отмахнулся хозяин. – Ведь чужими деньгами проще простого распорядиться.
В комнату вошла Серафима Игнатьевна, уже располневшая супруга Лукьяна.
– Ты, отец, что вчера понаделал? Почто поутру офицер полицейский приходил? Тебя лично спрашивал, но отослала его, сказала, что спишь ещё. Обещался заглянуть позднее. А то он сразу хотел тебя из постели и в каталажку, пусть, мол, посидит в казённом доме – сразу похмелье как рукой снимет. Я им не дозволила.
Лукьян задумался, потом бросил:
– Не тревожь себя пустыми разговорами. Я вчерась Миллионке сказал всё, что об энтих прохвостах думаю. Ничего, проглотят. А вот полиция заявится – сразу давай ко мне.
Спустя час перед Полушкиным стоял бравый ротмистр.
– Лукьян Христофорович, мой начальник, его превосходительство полковник Карл Карлович Глазенап, просит вас посетить его сегодня в два часа пополудни.
– Посетим, как не посетить большое начальство, – важно ответил Полушкин. сам давно хочу побеседовать с Карлом Карловичем; поговаривают, что он опытнейший сыщик.
И спросил:
– Шампанского не пригубите, молодой человек?
Офицер, как видно, знал причину приглашения коммерсанта к полицеймейстеру, а потому поспешил вежливо откланяться:
– Благодарю. Спешу. Служба-с.
Продолжение в следующем номере.
Распрощавшись с вестником из нелюбимого им ведомства, Полушкин призадумался: «Неужели Ван и Цойка на меня наклепали? А может, американский прощелыга подал жалобу? А может, японцы расшумелись или европейцам уж больно не понравилось? Ладно, как-нибудь выкручусь. Сам спрошу полковника: когда поджигателей лавки сыщут? Открою ему глаза, объясню, что за невинной заготовкой дров, ноской воды, чисткой сортиров «миллионщики» скрывают». А там много наших русских присосалось. Кузьмин, Соколов, Травкин наводить сами китайцев стали, где как русских коммерсантов ущемить да кого ночью ограбить, а кого на осине повесить.
Однако несвойственное Лукьяновой решительной натуре чувство робости не проходило. «А вдруг затеют канитель какую? – думал мужик. – Бегай тогда по полицейским и судейским – подмазывай, за свою же правду взятки давай. Так и разориться можно. Главное – времени жалко. Ведь задергают, защипают, и все задумки по расширению коммерции могут пойти прахом, а возврата уже не будет».
У Лукьяна в его хитроумной и цепкой голове давно созрел один план. Тряхануть золотую монополию Миллионки, на которую работала вся Уссурийская тайга. Пора собираться в Хабаровск. И насчет обратки в Иман к друзьям-артельщикам заскочить. Поговаривают китайцы, что где-то рядом с Картуном драгоценные камешки обнаружили. На виду лежат и ждут геологов, да прямо-таки довольно в больших объёмах. И копать глубоко землю не надо.
В назначенный час Полушкин, причёсанный, в лучшем костюме от модного портного, стоял перед полицмейстером Глазенапом в его большом и светлом кабинете, куда провёл его дежурный офицер. На почтительное приветствие купца главный страж городского порядка сухо кивнул и указал на стул, стоящий около его стола.
– Нехорошо-с, Лукьян Христофорович, – нехорошо-с, – укоряюще начал полковник. – Вот опять жалоба на вас. И от кого? От иностранных граждан. Буйство в ресторане, ругань, оскорбление европейцев, японцев, уважаемого господина американца. Когда же вы умерите свой нрав? – Глазенап строго посмотрел на молчащего Лукьяна. Он, тёртый сыскной и административный чин, считающий, что хорошо изучил людей этого небольшого города, не хотел ссориться с богатым предпринимателем, но и не мог оставить без внимания обращение к нему европейцев, китайских дельцов и американца Томпсона, возмущённых дикостью русских порядков.
Насупившийся Полушкин, казалось, спокойно ждал заслуженной кары. Тянулись минуты, купец молчал. Полицмейстер закурил, щёлкнул серебряным портсигаром; не зная, как закончить разговор, начал раздражаться.
– Так что скажете, Лукьян Христофорович? Нельзя же так. Вы меня ставите в весьма-с сложное положение. Понимаю, вы известный человек в городе, многое делаете для цивилизации нашей российской окраины, даже деньги на строительство школ даёте, старикам помогаете. и я лично мог бы пройти мимо вчерашнего скандала, как это делал не однажды. За кем грешков не водится. Можно было бы закрыть глаза на китайские претензии, но мистер Томпсон... Адвокат, представитель солидных фирм, японцы и итальянцы... Ещё раззвонит по зарубежным газетам о наших нравах. А может и до губернатора добраться. Нехорошо-с.
Полушкин опять промолчал. Глазенап рассердился:
– Лукьян Христофорович! Поскольку, как я вижу, вы ничего не можете сказать в свое оправдание, вынужден сделать вам официальное предуведомление: в следующий раз в случае пьяного скандала полиция вынуждена будет принять весьма строгие меры, несмотря на ваш высокий коммерческий титул. С тяжёлыми последствиями лично для вас и вашей деятельности.
Наконец Полушкин обрёл дар речи.
– Грешен, ваше превосходительство, но ведь обидно: мою золотую лавку разграбили и спалили по указке заправил Миллионки, я это доподлинно знаю. Они всех, кто торгует ювелирными изделиями, любым путем губят. Не хотят конкуренции, – Лукьян прокашлялся. – А русские прихлебатели им помогают. Некоторых мы сами знаем. Одновременно, со своей стороны, я хотел бы знать результаты расследования полицией пожара.
Полковник не ожидал, что, призванный к ответу за скандал, Полушкин решится на претензии к его ведомству. Но такой уж настырный характер был у мужика. Карл Карлович совсем было вспылил, но быстро взял себя в руки, признав право пострадавшего на запрашиваемые сведения. С сожалением в голосе он сказал:
– К нашему общему прискорбию, Лукьян Христофорович, пока мало что можно сообщить. Работаем-с. Подозрения ваши обоснованны – следы ведут на Миллионку. А там чёрт ногу сломит. Вы не хуже меня знаете. Каждый день с ними встречаетесь.
Глазенап задумался о том, до какой степени можно быть откровенным с предпринимателем, махнул рукой.
– Эх, Лукьян Христофорович, эта Миллионка вот где, – он похлопал себя по шее, – сидит и у нас. Пятнадцать – двадцать – тридцать тысяч китайцев, а какая у них организация: повиновение своим начальникам безусловное. И конспирация, конечно. Интересы свои блюдут. Вот сгорел ваш ювелирный магазин – убыток, беда и вообще непорядок. А вы знаете, что за мое пребывание на доверенном посту точно так же сгорело более двадцати подобных магазинов и других складских помещений, а сколько закусочных, прекрасных особняков. И что интересно, ни одного пожара не было у хозяев-китайцев, хотя их ювелирные торговые заведения разбросаны по всему городу, их сотни. И концов никаких, всё растворяется в массе людей. Днём он мелкий торговец, уборщик улиц, разносчик зелени и воды, парикмахер, заготовитель дров, перевозчик на шампуньке, а ночью... Сколько трупов мы поутру поднимаем на окраинах Миллионки! Одни опиекурильни чего стоят! А мыльная комната в бане, где творятся ужасные преступления. Кстати, до сих пор мы найти её не можем – ни дверей, ни окон. Вот и разберись: кто сам обкурился, кого отравили, с кем счёты свели, а кто оказался ненужным свидетелем или тем же подневольным поджигателем твоей лавки. Со своими у них разговор короткий – жизнь или смерть. Ни Корейская слободка, ни Гнилой угол, ни Никольский, где тоже тёмной публики хватает, по статистике насильственной смертности ни в какое сравнение не идут с Миллионкой. Люди с наступлением темноты к китайскому кварталу и близко боятся подходить. Полицейские ночью сунуться туда не смеют. На прошлой неделе два полицейских прошли через третью арку Миллионки для оперативного осмотра и углубились во второй ряд фанз. Шли один за другим через кустарник. Первый обернулся – а второго нет, как под землю провалился. Значит, китайцы схватили. а оставшиеся полицейские бегом в дежурку. Вот до сих пор и ищем. Ни слуху ни духу. А человека нет, и выкупа не просят. Кто после этого пойдёт в обход с осмотром? Да никто! Хотя своя полиция при Миллионке имеется, а толку? Сами полицейские по ночам смотрят, кого бы грабануть.
Полушкин мрачно слушал, потом сказал:
– Золото, золото! Вот что даёт жизнь этому осиному гнезду. Почитай, в каждом подвале дома, снимаемом китайцами, – ювелирная мастерская. Мастера они отличные. Весь рынок завалили своими изделиями из золота, платины, камней-самоцветов. А где сырьё берут? Знаю я, дельцы из Миллионки всю Уссурийскую тайгу, все золотоносные участки поделили между собой. Заметили, Карл Карлович, как наступает весна, промывочный сезон, так пустеет Миллионка: сотни китайских артелей уходят на всё лето на промысел. В тайге у них своя полиция – шайки хунхузов. Эти бандиты Миллионке служат верно. Обратно из тайги приносят десятки пудов драгоценностей. Но здесь, в России, остаётся капля в море. Основной поток идет в Маньчжурию, Шанхай, Сингапур, Токио. Многие европейские фирмы жиреют на наших богатствах. Казне нашей шиш на постном масле остаётся. Мне доверенный человек из моего отделения в Харбине много чего рассказывал. Зачем, думаете, во Владивостоке, да еще среди этих богдыханов, Томпсон объявился? Давно за ним слежу. Его американские фирмы вперед выпускают, чтобы разнюхивал, где что плохо лежит. Спервоначалу Чукотку и наши Севера грабил. Потом Томпсон хотел на русском Сахалине внедриться, да японцы сами не дураки, чтобы допускать кого-то до рыбных богатств, до нефтеносных залеганий. Затем этот волк в Китае золотом стал интересоваться, а сейчас на Миллионку пожаловал. Вот и рассудите, ваше превосходительство, чего можно ожидать от этого визитёра, кроме грабежа и обмана русских.
От долгого разговора еле отдышался Лукьян. Карл Карлович согласно кивал головой. Он-то лучше и детальнее знал затронутый в разговоре предмет. Полковнику нравился образ мыслей купца. Сам он давно был обеспокоен подпольной деятельностью Миллионки и даже посылал свои доклады и генерал-губернатору, и в Петербург в правительство, и в местную думу. Полковник опять закурил, прошёлся по кабинету, подошёл совсем близко к сидящему Полушкину и совсем тихо, как бы на ухо сказал Лукьяну:
– Говорят, моим помощникам-полицейским земля подсказывает, что Лукьян Христофорович хотел создать поисковые экспедиции и разведкой золота заняться; из найденных запасов, конечно по закону, застолбить с разрешения горного округа тысяч пятьдесят десятин таёжной зоны именно там, откуда идёт золото, платина, серебро по браконьерским каналам. Ваше мероприятие только приветствовать надо.
Вот здесь-то мы бы вас прикрыли от хунхузов, вместе с казаками, даже настоящую охрану помогли бы наладить. А то уж больно много с завистью говорим, что весь Владивосток в ювелирных лавках и нашим хода не дают, и прекрасно знаем, откуда это золото иностранцы несут, и всё кричим «тайгу грабят!», а сами ничего не делаем, чтобы по закону на своей земле взять в руки эти богатства. Или денег жалко на поисковые лесные экспедиции, или китайцев боимся? Стыдно: до сих пор даже топографической карты таёжной местности не имеем, не говоря уже о геологической, и за большие деньги с возвратом берём у китайцев – тех же «миллионщиков», а они нам фальшь подсовывают. Вот где, шумливый Лукьян, поросёнок закопан. Надо звать купцов в тайгу, чтобы браконьерам там места не было. Грех такое доходное место упустить, им не воспользоваться.
Полковник подошёл к столу, открыл сейф и достал объёмную синюю папку.
–Вот послушай, купец. По некоторым данным, кстати весьма занимательным, в прошлом сезоне браконьеры всех национальностей в тайге добыли и вынесли 142 пуда золота, 84 пуда платины и 100 пудов серебра. А наши артели добыли 17 пудов золота, 12 – платины, а по другим редким металлам добычу вообще не вели.
Затем он достал зелёную папку, где значилась вывозка леса из Уссурийской тайги.
– Примерно из тех же источников, – продолжал полковник, – через реку Уссури переправлено 820 тысяч кубометров ценных пород древесины. На транспортировке древесины было задействовано более тысячи буйволов. Река Уссури стала рекой Китая для сплава леса. А нам чтобы на дом выписать леса, нужно обойти сто инстанций. Даже переселенцы, которые пароходами к нам из Одессы прибывают, разбирают свои старенькие строения и везут на пароходах в разобранном виде. И спрашивается, куда едут – в лес с Украины со своими дровами. Какой стыд! А мы сидим и «Грабёж, грабёж!» – и только. Мы, купеческое сообщество, засели на Светланской – и ни с места. По ресторанам раскатываем да ещё и водочкой балуемся. Губернатор озабочен таким положением в подпольном бизнесе Миллионки, но наших сил маловато. Я ведь регулярно отчёты в верха посылаю, и всегда о Миллионке. Но начальство повторяет одно и то же: ввиду малочисленности населения Приамурской области и Приморской области, в частности, китайская, корейская, европейская рабочая сила необходима. Это она в основном используется на строительстве военных казарм и объектов, в шахтах для добычи угля для флота, на заготовке дров для населения. Владивостокские власти горой стоят за Миллионку, видя в ней главную обслугу городского хозяйства. Вообще правительственная политика рассчитана на привлечение иностранного капитала на русский Дальний Восток ввиду неразвитости отечественного предпринимательства. А кто же его величество предпринимательство развивать-то будет? Русский мужик должен за это взяться, а капиталы – купеческие. А с преступностью мы с вами как-нибудь разберёмся. Кого в тюрьмы садим, а кого на Сахалин с кандалами.
Поэтому, когда Лукьян Христофорович, откашлявшись, прямо спросил:
– Не опасаетесь, что, случись какие осложнения в отношениях с Китаем, тридцатитысячная толпа по указанию императрицы Цыси оставит от Владивостока одни руины? Такая резня будет – жители с перепугу в море с сопок будут бросаться, ища спасени, – Глазенап развёл руками, затем спохватился и ответил на крамольную мысль:
– Ну, это уж вы хватили, господин Полушкин. Наше влияние в Китае крепнет с каждым годом. Не зря же КВЖД протянули, Дальний отстраиваем. Такую помощь китайцам оказываем, страну от японцев прикрываем. Это нелёгкая миссия, но мы её выполним. Знаем, что железная дорога с морской гаванью нам очень нужны для совместного использования в перспективе. Китайцы, в том числе и с Миллионки, больше всего японцев боятся. Сейчас Корею японцы прибирают к рукам, всюду на Жёлтом, как говорится, континенте, теснят англичан и американцев. Можете быть благонадёжны на сей счёт. И вообще, без иностранных финансов и участия обойтись на Востоке России пока невозможно. Наша бедность и неразвитость нас дальше не пускают.
– Вот-вот, – возразил упрямый мужик. – Так и профукаем землю у океана. Пройдёшься по улицам – от заморских, иноземных названий на вывесках в глазах рябит. Разные Кунсты и Альберсы, Юсон-Кайся, Кейзерлинги, Гицбурги и прочие. Встретишь русскую фамилию – как святому празднику радуешься. Семенов, Шевелев, Старцев, Гаврилов, Кочкин.
Карл Карлович уточнил:
– Кстати, граф Кайзерлинг – российский поданный.
Но Лукьян упрямо стоял на своем:
– Что из этого, если он всю свою китобойную флотилию в Хакодате держит и кормит одних японцев. А свои капиталы держит в иностранных банках. Нам-то какой прок от графа, есть он или его нет.
Полушкин вдруг осознал, какую оплошность и неловкость допустил, ведь фамилия его высокого собеседника тоже была немецкой. Он смутился и пробормотал:
– Все люди, независимо от их происхождения, свои планы строят и капиталец в своем кошельке без свидетелей считают. Будьте снисходительны, Карл Карлович, ко мне, дураку. Простите, ради Бога, зарапортовался я. У меня часто такое бывает.
Глазенап отмахнулся:
– Да будет, будет вам от своих слов отрекаться. Чего уж там. Мы привыкли к такому недоверию простонародья. Но должен вам заявить, – повысил тон полковник, – предки мои служат российскому престолу с екатерининских времен и ещё никто из них в неверности и бесчестии не был замечен. А сам я имею Владимира с бантами и мечами Святого Станислава первой степени. И поверьте, мне интересы самодержца Николая Александровича на далёкой нашей окраине превыше всего на свете.
Карл Карлович встал, давая понять, что время визита истекло. Поднялся со стула и смущённый Полушкин.
– Рад был беседе, – официальным голосом заявил полицмейстер. – Прошу помнить о предупреждении и впредь не нарушать. Организуя таёжные экспедиции, вы делаете весьма доброе дело. Я считаю своим долгом доложить о вашем усердии самому генерал-губернатору. Думаю, он ваше нелёгкое дело поддержит. Сведения о ходе расследования пожара вам будут сообщать по мере их поступления. Честь имею.
У себя в конторе Лукьян перебирал в памяти состоявшийся в полиции разговор. Не сболтнул ли чего лишнего? Только с фамилиями промашка вышла. Нет-нет, надо поаккуратней с этой братией: ведь по делам о купцах судят. Ладно, кажись, Карл Карлович – мужик незлопамятный. А с «миллионщиками» я ещё посчитаюсь. Да и лавка уж не ахти какая с золотыми побрякушками сгорела, бог с ней, подумаешь, пуд золота растащили. Нет-нет, я скоро этим «миллионщикам» насыплю соли на хвост, да там, где они совсем не ожидают.
Зашел приказчик Матвей.
– Чего тебе?
– Да вот газетка, – виноватым голосом сказал он, – заметочка про вчерашнее.
Полушкин вырвал газетный лист из рук служащего, нашёл нужное место, торопливо прочитал. Корреспондент, спрятавшийся за литерой N, красочно расписав ресторанный скандал в присутствии господ иностранцев, призывал общественность осудить «разгульные куражи местных толстосумов».
Лукьян смачно плюнул на пол.
– У, писаки! Сколько же, интересно, Цойка отвалил за публикацию? Надо будет поближе с редактором познакомиться.
Однако о случае, произошедшем через неделю, ни одна газета не написала: полиция наложила запрет на оглашение своего очередного конфуза, связанного с Миллионкой. Об истории же этой судачил весь город, её горячо обсуждали полушкинские приказчики. А дело было так.
Рано поутру китаец и русский мужик, по обличию крестьянин, везли на простой деревенской телеге большой ящик. У главной арки, ведущей в глубину дворов Миллионки, лошадь, испуганная проносившимся мимо лихачом с господами офицерами, которые возвращались с ночного кутежа и веселыми криками оглашали тишину, ударила оглоблями о стену кирпичного дома. Ящик вылетел на тротуар, раскололся, и из него в разные стороны брызнули разноцветные стекляшки. Незадачливые ездоки начали быстро собирать их. Китайцу и мужику помогал полицейский, приняв блестящую россыпь за разбитое стекло и посчитав, что оставлять его на улице небезопасно: может босоногая детвора пораниться. Справившись с этим делом, возчики быстро загнали повозку под арку Миллионки.
Когда полицейский доложил о происшествии и показал образцы разбитого стекла, все чины ахнули:
– Драгоценные камни, сапфиры! Целый ящик! Откуда? Немедленно выяснить.
Были посланы лучшие сыщики. Наряд во главе с офицером ни от кого добиться каких-либо сведений не смог. Китайцы ничего не видели и не знают. Никаких следов ни приезжих, ни лошади, ни телеги. Начальство, обеспокоенное происшедшим, приказало произвести повальный обыск. Опять ничего. Карл Карлович Глазенап терялся в догадках.
Только через три дня на чердаке трехэтажного дома нашли голодную и непоенную лошадь. Бог весть, какая сила занесла её туда. В кочегарке среди золы обнаружили металлические части телеги. А её хозяева так и растворились в Миллионке. Но вот один глазастый полицейский заметил в толстой стене одной из комнат того дома свежую, наскоро замазанную кладку. Разбили кирпичи – перед полицейскими открылась страшная картина: в нише лежали два труппа – один принадлежал китайцу, другой по внешнему виду был славянский. Их опознали, это были возчики драгоценностей. Почему с ними так поступили? Видимо, мешали лишние свидетели, а возможно, паевых требовали. Русский мужчина оказался бездомным, уж несколько лет жил при Миллионке. Был большим спецом по грабежам и убийствам.
Но и в этот раз Миллионка только чуть-чуть приоткрыла свои тайны, а сколько их – никому не известно.
(Продолжение в N42)
Другие статьи номера в рубрике Посиделки:
