Вселенная
Крейса-Аврора пережила фашистский концлагерь
Анастасия ПОПОВА
Людмила Михайлова росла любимым, может быть, даже слегка избалованным ребёнком. Однажды дедушка её спросил: «Чего ты хочешь?» «Хочу красные туфельки». Купил. «А теперь чего ты хочешь?» «Хочу в красных туфельках в лужу». «Ну иди...» И каково же ей было оказаться в концлагере, а позже в рабстве, где спасала её собака, у которой была еда!
Мать извинилась перед компартией, что забеременела
Людмила Михайлова, в девичестве Морозова, сейчас председатель общества Бывших малолетних узников фашизма Первореченского района, родилась в Ленинграде в 1933 году. Она и её соратники по несчастью готовят книгу об узниках фашистких лагерей.
Мать Людмилы Морозовой была комсомолкой, работала в Смольном стенографисткой, отец закончил военно-морское училище, был военным корреспондентом. В те времена юные комсомольцы должны были себя полностью посвящать построению коммунизма. Когда в партии узнали, что мать беременна, её вызвали на собрание, она покаялась, мол получилось случайно и поклялась, что больше детей не будет.
Назвать девочку решили в коммунистическом духе – Крейса-Аврора. Жили в коммуналке. Однажды приехала бабушка. Соседи зовут:
– Крэйса.
– Почему мою внучку называют «Крыса»? – стала негодовать бабушка.
– Да ты что, не Крыса, а Крейса как «Крейсер Аврора».
– Если вы сейчас же её не перепишете, я вас знать не знаю...
Так Крейса-Аврора стала Людмилой.
Война началась неожиданно.
– Один брат моей мамы вошёл в Эстонию, сейчас их называют оккупантами, второй брат мамы работал на военном заводе. В воскресение, 22 июня, нас всех собрал дедушка, у бабушки был трёхэтажный дом, в котором висело радио. По радио объявили: «Война», а у нас в 40 году родился ребёнок, всего с детьми братьев моей мамы нас было три мальчика и три девочки, – говорит Людмила Семеновна.
Никто не защищал оставшихся в окрестных селениях Ленинграда. А семья Людмилы Семеновны проживала в селе Никольское. Она помнит такую картину: немецкие солдаты без оружия неслись в Ленинград. Видно было, как они едут на мотоциклах.
– Сначала немцы вошли важные, никто им не мешает – все мужчины были на войне... У нашей родственницы был магазин. Остановились у неё. Потом пошли дальше. Пришла осень. Немцы стали жечь дома... Самое страшное, появились полицаи. Они выдавали всех. Про мою бабушку доложили немцам – у этой женщины два коммуниста. Невесток бабушки забрали в Германию. Моя бабушка осталась с шестью детьми, – говорит Людмила Михайлова.
Дом девочки с некогда с гордым именем Крейса-Аврора сгорел. Три ребёнка погибло от голода.
Пороховые лепёшки
Бабушка выкопала землянку.
– Других детей я запомнила плохо, помню, что мой братик ссохся, остались лишь кожа и кости. Мы нашли кусок жмыха, обливали его кипятком, процеживали. У братика вздулся животик, а толку от этого жмыха никакого. Когда немцы брали не только красивых девушек, но и их родственников, забрали у нас двоих мальчиков, – говорит Людмила Михайлова.
В пяти километрах от села Никольское находился пороховой завод, который разбомбили.
– Порох делали из сосновой муки и глицерина. Бабушка приносила муку, глицерин, мы искали лебеду и делали лепёшки. Этим спасались от голодной смерти. Чтобы понять вкус этих лепёшек, попробуйте на вкус сосновые опилки. В дома немцы загоняли лошадей. Когда были бомбёжки, лошади буйствовали, и мы воровали у них овёс, если лошадей убивало, мы могли есть их мясо, – вспоминает Людмила Семеновна.
Потом, когда пришла зима, немцы сами стали голодать и замерзать. Ходят по квартирам, ищут, что натянуть на себя – мужское, дамское – разницы нет.
– Когда лошади умирали, они сами их ели, а нас и близко не подпускали. Так прожили весь 41-42 годы, – говорит Людмила Михайлова.
Раньше семья хорошо жила. Есть фотография, где бабушка в шикарном платье. Когда горел дом, маленькая Мила случайно схватила бабушкино платье и с ним выпрыгнула. Это платье её спасло позже, так как носить было нечего. Мила надела его, перевязала верёвкой, вместо шубки у неё была подкладка, да иконами бабушка обвешала. Вот и всё нехитрое оружие против суровой ленинградской зимы. А в 41 году зима была на редкость холодной.
– Очень хорошо врезался в память эпизод: сидим в землянке, чем заниматься? Игралась сплющенной гильзой. А она коптит. Всё чёрное. Глаза чёрные! Никто ничего не говорит – взрослым не до этого. Как-то ворвались немцы: «Русь, выходи». Я в таком одеянии: три иконы, нож. Лицо всё чёрное... Они не понимают, то ли люди, то ли черти. Кричат: «Хенде хох». Мы тогда понимали, это значит – поднять руки. Я заплакала, стало видно, что на лице грязь. Они так смеялись... Стали фотографировать. Было страшно – могли в любой момент расстрелять, – вспоминает Людмила Михайлова.
У собаки вкуснее, чем у меня
Когда вели в концлагерь, выжил только каждый десятый ребёнок. Стреляли безбожно. Людмилу Семеновну и её бабушку направили в концлагерь в Гатчину. В этом городе было семь лагерей – пять военных и три гражданских. Немцы поступали цинично: детей оставляли в бараках, а бабушек и мам отправляли делать дорогу. Дети сидели, чтобы родители не убежали от немцев. Один раз в день давали баланду. Во время одной из бомбёжек Людмила Семеновна с бабушкой сбежали от немцев. Остановились в полупустом селе. Там и поели, и немного приоделись. Но, когда немцы пришли с облавой, их снова взяли.
В 42 году дела у немцев пошли плохо, они уже не могли тащить за собой такое количество пленных. Людмилу Семеновну и её бабушку привезли на рынок в литовском городе Шауляй. Продали их на базаре литовским полицаям или отдали даром, Людмила Семеновна не знает. Они оказались в литовской семье, где маленькая Мила носила «барским» детям портфели в школу и пасла скот.
– Я всю жизнь держу собак, потому что, когда я находилась у литовцев, там была будка. Я к собаке ходила плакаться и кушать. У неё вкуснее было, чем у меня – иногда мясо попадалось, ей давали косточки, а нам-то... – говорит Людмила Семеновна.
Их спасало то, что бабушка была исключительной кулинаркой, ещё дворянского воспитания. Она нашла подход к хозяйке. Как-то подошла: «Что вы всё одно и то же варите? Давайте, я»... Поэтому послабинка была – бабушка что-нибудь стащит и отдаёт маленькой Люде. В 44 году пришли красноармейцы, и бывших узников лагерей развезли по домам.
– Самое страшное началось, когда мы вернулись домой. Мы фантазировали, что вернёмся в ту жизнь, которая была до войны. А приехали – ни кола ни двора. Всё сожжено. Ни у одного дома не было окон, дверей, а ещё немцы похабными картинками всё расписали. В домах остались трупы немецких солдат. Между селом и пороховым заводом было немецкой кладбище на всю дорогу, – вспоминает Людмила Михайлова. – Но у бабушки и матери был такой энтузиазм, что мы живые остались... Все радовались, что хоть кто-то вернулся.
Также она вспоминает, что было много беспризорных. В основном мальчишки. Девочки, конечно тоже, но меньше. Они часто подрывались на немецких минах. Оставались без рук и ног...
Зато как хотели учиться дети войны!
– В школу я пошла только в марте 45 года! Мы сами нашли более-менее сохранившееся здание, отремонтировали его и только тогда смогли учиться. В 11 лет я пошла в первый класс, вот такая дылда, там были дети и старше меня. Книг у нас не было. Если у учительницы один учебник был, это уже счастье. Учителя все с медалями... Не знаю, были ли они педагогами по специальности, но относились к нам очень душевно... – говорит Людмила Михайлова, – Мне дали возможность 1, 2, 3 классы за один год закончить, 5, 6, 7 – за второй год. Я с детства начала работать, когда я заканчивала 7 класс, сдавали 14 экзаменов, ещё практику надо было сдать...
О нас принято молчать
В школе занимались с детьми на общественных началах – учили петь, танцевать. Ни голоса, ни слуха. Но разве это было важно?
Валентина Новикова, председатель городского общества БМУФ вспоминает, что после войны Петергоф и Ленинград восстанавливали пленные немцы. Есть просили: «Картоха, картоха».
– Мы им, естественно, не давали. Они говорили: «Будете рваться ровно 20 лет». И мы 20 лет подрывались на их минах. Они заминировали всё вокруг и знали, где мины находятся, – говорит Валентина Новикова.
Война наложила свой отпечаток на мировоззрение бывших узников. Людмила Семеновна так хотела сохранить мир, так свято веровала, что мир можно сохранить только, если переловить всех шпионов... Однажды она поймала «разведчика». Она тогда работала в пионерском лагере вожатой, было ей лет 18. Для неё все мужчины с поднятым воротом были шпионами. Однажды зашёл такой коварный тип. Стал интересоваться пропорциями её фигуры. Людмила сказала знакомым курсантам, что это враг. Его схватили, привели в милицию. Оказалось – директор художественного института, искал натурщицу.
Сейчас узники фашистских лагерей приравнены к ветеранам ВОВ во всём, кроме пенсии. В думе пытаются обсудить законопроект, дающий узникам те же преимущества, что и блокадникам. А сейчас им приходится выбирать – получать пенсию, как узники, или ту, что они заработали.
– Но главное, нам нужно внимание, чтобы нас хоть куда-то приглашали.
Почему-то сейчас ветеранов зовут в школы, о них пишут в газетах. А узники сунутся, им говорят: «Нет, мы не будем писать, это слишком грустная тема». В школы их тоже приглашают нечасто.
В советские времена о них боялись говорить. Теперь – не модно, не гламурно...
Мне всегда казалось, что узники концлагерей – это где-то в другом веке, в другом месте. А ведь они среди нас – ездят с нами в автобусах, ходят по улицам и помнят самую чудовищную жестокость мировой истории...
Анастасия ПОПОВА.
Другие статьи номера в рубрике Вселенная:
