Вселенная
Предмет любви
Александр Брюханов
Это - эмблема Дома пропаганды культурного наследия, известного в художественной среде Владивостока как Дом-усадьба Иоганна Лангелитье.
Дом этот стал собирателем всего, что мы именуем духовным наследием. В его стенах после многих лет забвения зазвучали имена выдающихся мастеров приморской сцены М.Гайдаровой, Н.Колофидина, А.Присяжнюка, сделана попытка проследить жизненный и творческий путь этих художников. В самых ближайших планах - проведение творческих вечеров старейшин живописного цеха Приморья С.Ф.Арефина и К.И.Шебеко. Ну, а май ознаменован юбилеем актрисы, чье имя вот уже четыре десятилетия украшает афиши академического театра драмы им. Горького, народной артистки РФ Татьяны Данильченко. Ее вечер продолжит цикл вечеров-портретов, начатый Домом Лангелитье.
А пока мы хотим предложить Вашему вниманию лирический этюд об актрисе, искусство которой отразило подлинные чувства современников, их искания и гражданские порывы.
- Нет. Никакая она не Дузе...
- Пока молода - прелестна. Но какое же это достоинство - молодость?.. -
Это было время, когда в театральных антрактах можно было услышать слегка подфранцуженную речь. Дамы в лионском шелке, пережившем как минимум две войны и две революции кряду, делились впечатлениями. Особая, скажу вам, это была публика. Старые театралки, помнящие бог знает какие времена, так естественно произносили итальянскую фамилию Дузе, что я нисколько не сомневался, что они ее видели. Но когда? Где? В каком столетии? Дузе для них была носительницею некоего театрального идеала. В этом был какой-то шик: местные непременно рассматривались в одном театральном контексте с великими.
Реплика о Дузе относилась к актрисе, нимало на неё непохожей. Маленькой заразительной блондинке, по ходу какой-то пьесы (кажется, «Далекие окна» В.Собко) позирующей в бикини то ли художнику, то ли фотографу. Поглазеть на актрису, бесстрашно сбросившую с себя одежду, сбегалось все взрослое население Владивостока. Ее изображение в бикини было выставлено в рекламных окнах старого театра. Это не нравилось идеологическому начальству, но обычно послушная дирекция не спешила убирать фото: на «Далекие окна» ходили из-за Данильченко. Из-за ее бикини. И старым дамам, помнящим Дузе, это тоже не могло нравиться.
Однако, актрису, изображавшую модель, это нимало не огорчало. Оглядываться назад и искать себя в чужом актерском прошлом тогда было не принято. Все жили настоящим. Уже «послеоттепельным» . Но все еще не растерявшим внешних примет такой желанной, такой вымечтанной свободы...
Данильченко напоминала героиню нашумевшего романа Василия Аксенова «3вездный билет», персонажи которого протестовали против узости школьного воспитания и приветствовали узость брюк. Молодые люди тех лет, заполнявшие театральную галерку, приняли актрису, подставили ей свое плечо, и она с готовностью оперлась о него.
В то, что получалось у нее на сцене, вчерашняя студийка не вкладывала ни доли расчета. Просто роли Татьяны Данильченко той поры были частью ее биографии, и она щедро раздавала им черты своего характера. Их хватало и на «Гроссмейстерский бал» И.Штермлера, и на «Больше не уходи» В.Тура, и на либеральную американочку, клеймящую неонацизм в «Жарком лете в Берлине» Д.Кьюсак. Тему духовных исканий молодежи, затвердившей в школах идеологические лозунги и убедившейся в их полной несостоятельности, актриса довела до логического конца в роли Жени в рощинской пьесе «Валентин и Валентина». Что играла актриса в этой умозрительной театральной повести? Девушку с иняза, вышедшую из университетских стен с зачитанными номерами журнала «Юность», в которой печатался приснопамятный аксеновский «Звездный билет». Маловато для жизни, в которой все грубее, больнее, прозаичнее, чем в книжных подделках под нее. Закружившиеся девочки становились горькими женщинами, и Женя тяжело, нaвзрыд плакала в своей знаменитой сцене с младшей сестрой, плакала от того, что понимала, что то духовное нечто, ради которого живет человек, утрачено ею навсегда, и сознание этого заявляло о себе в потерянном, охваченном отчаянием взгляде актрисы.
...Года два спустя я прочел это состояние в глазах Данильченко на спектакле, являвшем собой полную противоположность тому, с чем ей приходилось сталкиваться на сцене прежде. Шиллер. «Мария Стюарт».
Борис Фельдман, ожививший шиллеровскую трагедию, ставил спектакль о пагубной силе женской красоты. Его воображение волновали мрачный замок, жестокие стражи, поддельные письма и роковые свидания. Он словно бы изымал из шиллеровской трагедии ее пусть призрачное, но все же социальное свечение.
Недоброжелатели твердили, что режиссер взялся за пустое дело, что Стюарт не в средствах актрисы, что она не умеет носить классического костюма, и в лучшем случае у нее получится история первореченской блудницы, а им к лицу больше современный жаргон, нежели высокий штиль шиллеровской трагедии.
Допускаю, что тех, кто считал, что Данильченко взялась в «Стюарт» не за свое дело, было больше, чем тех, кто думал иначе. Лично я думал иначе. Актриса победила шиллеровскую риторику, наделила свою Марию редкой силой чувств и - что более всего отрадно - открыла в драматурге глубоко современного человека, поэта, товарища по поколению тех, чьими стихами мы зачитывались, у кого мы находили объяснение всему, что происходило тогда в наших душах.
Почему я считаю важным сейчас вспомнить об этом? Потому что в искусстве Данильченко всегда превалировал некий «общественный» момент. Она была носительницей настроений своего времени. И до нее наша сцена знала блестящих актрис. Возьмем Светлану Зиму, или Елену Паевскую, или Валентину Долматову. Какая убедительная художественная форма была найдена этими актрисами для передачи того живого, что было в женском характере тех лет. Данильченко отделкой роли никогда не занималась. Что подскажет сердце, то и хорошо... Для нее вопрос «о чем?» был важнее вопроса «как?» Борис Фельдман говорил ей, какие ногти должны быть у Стюарт, какой корсет и какой парик. Она смотрела на него и недоумевала. Есть работа Франца Клуё. Портрет Марии Стюарт... В такое лицо влюбился бы враг симметрии Пабло Пикассо. Сплошь излом. «Не будет парика, - взбунтовалась актриса, - будут углы и синяки на душе!» «Неясность» форм ее никогда не смущала. Что-то другое важнее. Это что-то - душа. Иначе - нутро. Ей было 27 лет, когда тогдашний главреж Юрий Чернышев отдал ей Калугину в «Сослуживцах». Героиня - лет на десять старше актрисы. Немолодая и некрасивая начальница-статистик. «Таня, что ты делаешь? - говорила ей классическая Раневская владивостокской сцены Антонина Лазаревна Окунева. - Играй свое. Состариться еще успеешь!...»
Но она никогда и ни в чем не знала удержу и всегда нерасчетливо тратила себя. На все. В том числе и на «Сослуживцев», которые по жанру были комедией и особенных усилий сердца от актеров не требовали. Но Данильченко и тут жертвовала: она удивительно обезобразила себя. Состарила. Погасила. Ее успех в Калугиной был равен успеху Алисы Фрейндлих в этой же роли, но сыгранной уже в кино, в фильме «Служебный роман»
Примите на веру: Данильченко играла лучше. Фрейндлих существовала в фильме ради сцены преображения своей героини. Фрейндлих ведь нехороша. В ней живет комплекс некрасивой женщины. Данильченко этого комплекса была лишена. Играть «преображение» ей было неинтересно. Она словно бы говорила от имени своей героини: «Глаза слепы. Зорко сердце. Сердцем и рассмотрите!»...
...Да, все это было. Как были ее удивительные горьковские героини. Полина в «Фальшивой монете». Полковница Софья Марковна в «Старике», Елена в «Детях солнца». «Дети солнца» - сценический шедевр, тончайшее, исполненное множества нюансов режиссерское создание Ефима Табачникова. Он напитал его поразительной чеховской атмосферой. И Елену в нем почти не отличить от чеховской Елены Андреевны. Она произносит важные слова о кpacoтe, на которой могла быть построена мораль. И Горький с ней заодно. Но роль - бесцветная. Никакая. Данильченко собирает ее буквально по репликам в нечто цельное и духовно наполненное.
Или Софья Марковна. Будто птица, застигнутая поздней осенью, кружит она над Мастковым. Вы следите за этим полетом, и от сознания его обреченности у вас заходится сердце.
Мне сдается, что лучше всего актриса чувствует себя именно в горьковском материале. Ей бы Монахову сыграть, ее мятеж, потом естественным образом переключиться на Софью Зыкову. На Мальву, выходящую из каспийской воды, точно рыбацкая Магдалена. Вся насквозь горьковская, Данильченко дала бы в этих образах и быт, и то, что всегда увлекало меня в ее искусстве - некую надбытность. Инстинктивную устремленность к чему-то. К идеалу ли, каким он ей привиделся. К общественной пользе. Благу ли. Любви ли...
То, о чем я пишу, соответствует сценическому облику актрисы. Вне сцены - она другая. Театр измучил ее. Забрал всю. У нее были романы. Все театральные Дон-Жуаны были связаны с нею многолетними отношениями и не горели желанием эти самые отношения рвать. Рвала она. Потому что хотела ясности и ненавидела весь этот психологический туман. Единственный драматург, за которого, она, видимо, никогда бы не взялась, наверное, был Ибсен. Ну, да Ибсен ей и не светит.
Было время, когда она целиком отдалась работе на Малой сцене. По общему признанию, добилась на ней успеха в «Нашем Декамероне» Э.Радзинского. Доживи до «Декамерона» старые театралки, возможно, они увидели бы в ней ту Дузе, которой привыкли измерять на театре все истинное, все продиктованное беспокойными порывами сердца. Но их нет. Театр теперь заполняет другая публика. Прислушайтесь к разговорам в фойе. Разговаривают мобильники. Вы погружаетесь во что-то механическое. Котировки валют. Условия сделки. Марки автомобилей. Никто никого не сравнивает с Дузе.
Что-то уходит из нашей жизни. Что-то, что составляло ее всегдашнюю прелесть.
Актеры, помнящие иные театральные времена, пытаются сохранить это «что-то».
Сегодня Татьяна Данильченко выходит на сцену в единственной, достойной ее дарования роли. Синьора Еухения из пьесы Алехандра Кассоны «Деревья умирают стоя».. Не бабушка, как она обозначена в пьесе, а именно синьора Еухения.
Старая, заигранная мелодрама. Все преувеличено. Все аффектированно. Все немного понарошку. И во всем - театр! Намеренный, явный, поданный концептуальным курсивом. В первом акте актриса играет достаточно тривиально, заботясь лишь о том, как бы не сбиться с верного тона. Все, что осталось в этой благородной матроне, вылилось в любовь к внуку, с которым ее разлучили обстоятельства жизни. Потом, когда любовь исчезнет, ей незачем будет жить, и она вдруг без грима еще больше постареет. Постареет прямо у вас на глазах. В прямом смысле. Физиологически. Хотите знать, как это происходит? Посмотрите спектакль. Хотя нет, в этом апреле она сыграла его в последний раз. Из спектакля уходит Андрей Бажин, а о замене не побеспокоились. И чья-то простая забывчивость перечеркнула эту работу актрисы.
В спектакле все время звучит слово «милосердие». Кто еще, помимо зрителей, должен был расслышать его?!.
Театр жесток и неблагодарен. Он требует любви, а сам одаривает любовью лишь немногих избранных. Не будем задаваться вопросом, почему так происходит? Иначе нам пришлось бы переворошить всю его историю. От уже упоминавшейся Дузе до нынешних. Коонен. Бабановой. Дорониной. Яковлевой. Тереховой. Малеванной...
...Данильченко стирала грим и спокойно говорила о том, что и эта роль уходит от нее. До этого сняли «Мудреца» и «Дам и гусар». Я пытался выговорить ей. Поругать за беспечность. Можно было подготовить замену уходящему Бажину. Сама бы взялась. Что тут сложного? Она подняла на меня свои усталые глаза: «Пора домой. У меня нервы едва на ногах держатся!» И потянулась за ученической тетрадкой с ролью, одновременно пытаясь высечь из зажигалки маленький огонечек.
Там, на первой странице ее круглым, детским почерком было что-то написано из замечаний по роли. Мне запомнились три слова - предмет роли - любовь. Всегда любовь, даже тогда, когда тебе на нее уже не могут ответить. Зажигалка сработала.. В ней забился вожделенный огонек. Вот так, - немного сентиментально подумал я, - в огне искусства сгорела твоя жизнь. Вся без остатка. А ты и не заметила этого завороженная его пламенем. Его такой причудливой и такой неверной игрой.
Александр Брюханов.
На фото:
Ввреху - Ф.Шиллер. «Мария Стюарт».
В середине - В.Розов. «В день свадьбы». Майка - Т. Данильченко. Василий - Е. Шальников.
Внизу - Э. Радзинский. «Наш Декамерон».
Другие статьи номера в рубрике Вселенная:
