Вселенная
Родом из детства
Александр КИРЕЕВ; Николай ТЕРТЫШНЫЙ
ТАМ ТЕБЯ ЛЮБИЛИ
Д о р о г а
Самое раннее воспоминание, отчётливо и глубоко врезавшееся в нежное детское восприятие, - дорога… Трудный, неимоверно далёкий путь от дома родителей до дома деда Павла и бабушки Анны. Лето.
Идти нужно километра три по самой длинной улице райцентра. Она начинается от Механического завода, тянется через весь посёлок до сосновой рощи, отделяющей его от «города», узенькой дорожкой протискивается меж стволов и на другой её стороне снова становится широкой, прямой, нескончаемо уходящей вдаль улицей. Далека дорога… От рощи до дедова дома ещё километра полтора, а когда дойдёшь до него – всё равно конца улицы не видать…
Я ещё совсем мал, и такой далёкий путь шествую впервые. Мой старший братишка Серёжа нетерпеливо забегает вперёд и оглядывается на меня и на маму, а я хнычу от усталости и поминутно переспрашиваю: далеко ли ещё?.. В роще садимся передохнуть на спиленный сосновый ствол, а когда поднимаемся, чтобы идти дальше, оказывается, что я прилип, усевшись на большой сгусток ещё не застывшей живицы, тягучей сосновой смолы…
Как много познал я в первом своём путешествии: что такое даль, дорога, усталость, дом, где тебе рады и ждут, и как пахнет и липнет свежая сосновая смола…
У с п е х
Ещё из самого раннего: зима, мороз!.. На нашей улице у колонки женщины с вёдрами, вода не бежит – перемёрзла. Они в нерешительности топчутся вокруг, не зная, что делать, костерят всё и вся: холод, мужей, начальство и друг дружку… Дома – варка, стирка, а воды нет…
Я в шубке, круглой меховой шапке, валенках и рукавичках, повязанный шарфом и подпоясанный, гуляю по улице. В руках у меня длинный железный болт, я стучу им по забору и колю ледышки на дороге. Возле женщин останавливаюсь и, послушав их сетования и брань, со всей силы бью несколько раз по рычагу колонки своим болтом. Они смотрят, смеются: «Вот ремонтник пришёл, сейчас он нам воду пустит!..» Я наваливаюсь на рычаг всем телом, повисаю на нём так, что валенки не достают до земли, и – тугая струя воды ударяет в ледяной жёлоб. Хозяйки, обрадовано гремя вёдрами, устремляются к колонке, наперебой хвалят меня, гладят по круглой шапке:
- Ай да мальчик! Ай да молодец!
- Ай да мастер! Чей это такой?
- Как тебя зовут?
- Мата Сяя, - бубню я сквозь заледенелый шарф, закрывающий рот.
- Как?..
- Мата Сяя, - отвечаю я громче и удивляюсь: что же это за женщины такие, не могут понять, что меня зовут мальчик Саша…
Наконец, махнув рукой, - дескать, не важно, как зовут, главное – дело сделал – с достоинством удаляюсь, постукивая своим волшебным жезлом по штакетинам забора…
Александр КИРЕЕВ.
ТАМ ТЕБЯ ЛЮБИЛИ
Николай Николаевич Тертышный. Член Союза писателей России. Родился в г. Уссурийске (1948 г.). Автор повести «Родня», сборника стихов «У дерзновенного начала», рассказов «Пришёл и говорю», «Я вам пишу», очерков «На берегах Тихого». Публиковался в альманахах: «Находка», «Живое облако». Рассказы и стихи печатались в местных и краевых газетах.
Хочется процитировать предисловие Н.Тертышного к его повести «Родня», вышедшей отдельной книгой в г. Владивостоке в 2001 г.:
«...Спрашиваю у знакомого литератора: «О чём задумал новую повесть?» Отвечает: «О себе… А ты покажи мне хоть одного, что не о себе пишет. В том и искусство – говорить и думать о других через себя. И, как бы потом ни открещивался, о себе всегда больше выходит». А ведь прав!..
…Никогда не думал, что вот так однажды вдруг проснётся где-то под сердцем память, стиснутая клеткою ребер, и защемит чертовски до боли, ворвётся кучею мыслей в мозг, взбудоражит, заставит что-то объяснять, предпринимать, действовать. И, главное, просыпается в нас эта вот самая память совсем не тогда, когда тишь да гладь, светло да тепло, а в дни, когда застигнет лихо врасплох, и нет от него никакого избавления. Вот тогда-то срочно и неотложно воскрешает память давность прошедшего и радости, и удачи, и отыскивает единственно верное оправдание нынешнего лиха, и единственно правильную возможность разрешения его…
Я учился жизни прежде, чем что-либо писать о ней. И, может быть, учился не так прилежно, но любопытства ко всему у меня было предостаточно. И ещё была неудержимая буйность юности, неотделимая от чудных прелестей моей земли. Так случилось, в пору рани своей, краем оголённого сердца мальчишки я жадно, навсегда вобрал в себя дурманы рос с цветущих черёмух. А уж если бить поклоны благодарности за науку жить, то в первую очередь кланяюсь низко людям моего Приморья, людям моей родины…».
О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ
…Кажется, у стоиков есть наивно упрощённое понимание счастья – удачное течение жизни. Выходит, чтобы чувствовать себя счастливым, достаточно всегда припоминать свои удачи, отодвигая на задний план свои горечи. Попробую и я…
Если своё рождение, буквально после смерти отца, считать удачей, то здесь мне выпало быть самым счастливым, поскольку со мной это случилось даже со значительной задержкой: отец умер на майские праздники, я родился в конце октября. Наверное, поэтому мать долгое время в органах социального обеспечения считалась матерью- одиночкой, и ей полагалась мизерная, в пять советских рублей, пенсия. Отец, насколько я знаю, года с тридцать седьмого и до конца Великой Отечественной служил в армии. Демобилизован в сорок шестом. Подробностей я не знаю…. И виню себя за то, что так и не сумел как-то разузнать больше. В свои тридцать два отец осилил лишь три послевоенных года. Работал в г.Ворошилове (ныне Уссурийск) в редакции газеты (кажется, нынешний «Коммунар», тогда назывался «Сталинец») и, как говорится, сгорел в редакционной текучке, премудрости которой так, вероятно, и не одолев с высоты своего крестьянского происхождения. И, вероятно, надорвал сердце, постигая эти премудрости. По словам матери, в редакции он состоял на секретарской должности и был уважаем.
Если считать удачей то, что мальцом не понимаешь ещё разницы между отцом и отчимом, здесь я счастливейший из сонмища послевоенных пасынков. Тут нужно отбить поклон до земли отчиму. Мать вышла замуж вскоре после смерти отца. Надо было жить… Или выживать? Отчима я до самой его кончины звал отцом, папой, батей. Несмотря на сложности наших отношений, он все-таки сумел каким-то образом передать мне много своего, и не только плохого. Он всегда понимал: тот выбор, что делал своим романтическим умишком пащенок, был не в его пользу. Да оно и не могло быть иначе: за мёртвыми всегда остаётся право быть лучшими. Отчиму же я благодарен за то, что он никогда не пытался занимать место моего родного отца. Он просто был отчимом, наверное, поэтому я лет до четырнадцати совершенно не подозревал об этом. И ещё он был мужиком, не гнушающимся никакой работы. Только теперь я понимаю, что это значит в нашей социальной среде. Он был драчун и пьяница, но и беззаветный трудяга. Этого у него было не отнять. Моя удача состояла в том, что в отношениях со мной он не старался быть лучше… Их брак с матерью был вечным одолением. Одолевали многое, воспитывая ещё кроме меня двоих «оглоедов». Одолевали время своё безжалостное. «Перестройку» отчим уже не одолел… Царство ему небесное. Пришло время их жатвы, вот только урожай не у всех… Неудача? Может быть, и правы стоики…
Мне бы свои удачи подсчитать… Накануне сборов в первый класс мне подфартило исключительнейшим образом. Редчайшая удача для хулиганистых натур – отделаться какой-нибудь ампутацией после шалости на железной дороге. Разве не счастье, что мне удалось отделаться всего лишь левой голенью?.. В памяти остались грохот паровоза да ненынешнее гостеприимство железнодорожной больницы. «…И мама помнится худющая такая…». Стихи эти придут намного позже, но чувство - оттуда, из той весны пятьдесят пятого. Соседская девчонка зимой того года помогала носить портфель. Обещала выйти за меня замуж. «Когда вырастем!» Вера! Девчонку Верой звали. Лица, хоть убей, не помню. Имя всегда со мною. Вера – наполовину удача. И ещё – нужно родиться обязательно русским и обязательно счастливым, чтобы ещё в босоногом детстве познать славянское – «жалею». Вера жалела, а счастье понимать это досталось мне. Удача! Потом, надо признаться, жалости было мало. Особенно к самому себе…
Подошли уж все сроки своё пройденное оценивать, оглянуться из второй половины в ту, скоротечно промелькнувшую, первую. Тем, кому сегодня пятьдесят или чуть больше, уже есть что взвешивать. Детство – счастливое, советское, на «развалинах сталинизма», когда догрохатывали отголоски войны, на задворках, в мальчишеских шалостях, с найденной случайно гранатой или горстью патронов… И ещё детство помнится стриженным «под ноль». Мальчишки младших возрастов, как и новобранцы в армии, в обязательном порядке подстригались налысо. Это теперь, из сегодняшней маломальской сытости, понимаешь, что не от хорошей жизни это было. Стригли детей, потому что всегда была опасность завшиветь - не хватало мыла. Скудное питание, плохонькая одежда. Но это плохо помнится. Всё перевешивает детское обострённое чувство устремлённости к новому, к лучшему… Потом юность. Сплошная «оттепель», великая распутица целины, когда спасают только кирзовые сапоги да родимая фуфаечка. Чего уж греха таить – до сих пор привычная амуниция исправно служит рабочему люду…
Из тех же лет помнится первый телевизор у зажиточного соседа, к которому половина посёлка ходила ватагой смотреть «голубые огоньки». Ещё помню вагон-клуб, регулярно радующий хорошей кинокартиной. «Я шагаю по Москве», – помните?... Никита Михалков. Тот …свой, простой и понятный. Ещё без усов и… не барин. Вот кому бы признаться в восхищении, если это не поздно сделать после стольких лет!.. Хотя, наверное, не стоит этого делать, потому что в таком же восхищении пришлось бы признаваться многим тогдашним из «оттепели», молодым и открытым. Тогда стоило бы отправить и Янковскому свою поэтическую пробу, с моим неразделённым чувством любви и признательности… Сегодня же я говорю только – спасибо! За то, что вы были, ребята, что вы, хотя и не все уж, есть до сих пор. Мы есть ещё!.. «и юность, не простившаяся с нами…».
…Отцы в шестидесятые с «крестьянских жиров» подались в город, к морю. Здесь государство тогда возлагало большие надежды на рыбу, на судоходство. К надеждам присовокуплялись капиталовложения. Для рабочего человека это сулило заработок, сносную жизнь. Потому и срывался крестьянин с земли, от привычного дела, не сулящего ему никогда ни достатка, ни радости. Так или иначе, но отчим через год уже получил трёхкомнатную квартиру в новой хрущёвке, устроившись на строящуюся нефтебазу в охрану. Это была его удача. Ещё одна удача – детей как-никак к учёбе пристроил. Меня с братом в ремесленное училище, сестру в десятилетку, что после деревни раем кажется. Вот после той ремеслухи и до сего дня считаю себя рабочим, безо всяких там самоуничижений, либо, наоборот, высокомерия. Профсоюзный билет, заполненный в шестьдесят шестом на судоремонтном заводе, храню до сих пор. Это моё начало, исток. Работа с самого начала стала абсолютной формой самовыражения. Она кормит и заставляет быть человеком, одновременно. Мало того, современный труд обязывает понимать других, часто думать за других. И, конечно же, работа это чувство собственной нужности себе, детям своим, состарившимся родителям, окружающим тебя людям. Какими бы ценностями сегодня не интересовалось общество, на какой бы капитализм не заглядывалось, труд и собственное достоинство будут всегда неоспоримы. Это не высокий «штиль», это осознанное чувство рабочей состоятельности, пусть не в каждом рабочем сознательно принятое, но бессознательно присутствующее в каждом, это уж точно.
Николай ТЕРТЫШНЫЙ.
| ЗДРАВСТВУЙТЕ!  16 ноября с.г. во Владивостоке состоялось очередное собрание Приморского отделения Союза писателей России, приуроченное к 58 годовщине этой писательской организации. После официальной части, где были подведены итоги работы за год и приняты заявления от писателей о приёме в СП России, собрание в полном составе перешло в актовый зал музея им. Арсеньева для участия в презентации альманаха «Литературный Владивосток» и в награждении соискателей премией главы города Владивостока. Среди награждённых был член Союза писателей России А.Н.Киреев.
Это не первая серьёзная награда Александра Николаевича. За повесть «На Балканах дороги узкие» он был удостоен премии Союза писателей России. Эта повесть была написана на конкретном материале Косовских событий по впечатлениям длительной служебной командировки автора в эту «горячую точку» планеты. А.Н.Киреев – полковник запаса. Прослужил более двадцати лет на Тихоокеанском флоте. Живёт во Владивостоке. Автор нескольких книг стихов и прозы. Его стихи, повести, рассказы, литературно-критические статьи печатаются в журналах, альманахах, сборниках. Родился Александр Киреев в 1953 году в городе Тавда Свердловской области. Все мы родом из детства, и детские воспоминания, наверное, самое дорогое, что у нас есть. Сегодня мы печатаем отрывки из воспоминаний о детстве уже состоявшихся писателей, членов СП России: А.Киреева и Н. Тертышного. |
Другие статьи номера в рубрике Вселенная:
