Политика
Жестокие времена
Валерий КУЦЫЙ
До недавнего времени я недоумевал: да за что мне эти боли от разнообразных болезней и, главное, утрата возможности читать и писать из-за потери зрения? И вдруг понял - это расплата! Я насчитал не менее пяти человек, перед которыми сильно провинился в разные периоды своей жизни.
Искупить вину уже не могу, ибо “одних уж нет, а те далече”, да и у самого нет ни сил, ни возможности. Но теперь я достиг понимания, что это Бог, если он есть, или какая-то другая высшая сила, если его нет, подвели меня к уразумению того, что ни один наш поступок не проходит бесследно и не остается без воздаяния.
Мысль, конечно, не отличается новизной, но только сейчас я стал понимать, насколько она бесспорна, насколько верна, хотя еще на уровне подсознания я отразил ее в стихах, написанных лет двадцать назад. Есть там строки, в которых говорится о том, за что к нам непременно будет предъявлен счет:
За то, что проходили мимо,
Того, кому помочь могли,
И причиняли боль любимым,
За то, что их не берегли.
В русском языке есть удивительнейшие слова, о каждом из которых можно писать трактаты. Вам говорят “спасибо”, но ведь это сокращенное “спаси Бог”, то есть: вы хороший человек, вы сделали мне добро, пусть Бог спасет и наградит вас за это.
Или слово “милосердие”. Оно тоже состоит из двух слов: “милость” и “сердце”. Значение ясно: у вас доброе сердце, вы пожалели человека, не считая нужным взвешивать, достоин или не достоин он вашей жалости. Милосердие - самое высокое из существующих в мире понятий, оно выше самой справедливости. Этим объясняется снисхождение к провинившемуся ребенку, прощение нанесенной вам обиды, поданная бедному человеку милостыня, на этом основана амнистия, когда смягчается наказание искренне раскаявшемуся преступнику. И вот тут, уважаемый читатель, мы сталкиваемся с понятием, которое противоположно понятию милосердия. Имя ему - жестокость.
В русской истории милосердие и жестокость переплелись удивительным образом. Со стародавних времен в любой деревенской избе считалось самым обычным делом обогреть сирых и убогих. Богатые купцы и фабриканты основывали больницы, инвалидные и сиротские дома, ночлежки, в дворянских собраниях разыгрывались лотереи в пользу бедных.
Но как забыть о реках крови при Иване Грозном, о массовых казнях и нечеловеческих пытках, в которых принимал личное участие великий реформатор Петр I. Однако не надо считать себя хуже всех, претендовать на пальму первенства по части жестокости.
Не на Руси свирепствовала святая инквизиция; конквистадоры, зверски уничтожавшие коренное население Южной Америки, были испанцами; Варфоломеевская ночь, во время которой католики тысячами убивали гугенотов, имела место во Франции, да и знаменитый палач Сансон показывал ревущей от восторга толпе отсеченные на гильотине головы не в Петербурге и не в Москве, а в революционном Париже. Иное дело понять, как случилось, что мы, в отличие от большинства просвещенных стран, допустили нарастание жестокости и теперь полной мерой расплачиваемся за это.
Вот ведь парадокс - русская интеллигенция второй половины ХIХ и начала ХХ веков, прогрессивно мыслившая, исповедовавшая идеи гуманизма, снисходительно, если не с одобрением, относилась к террору, развязанному народовольцами и продолженному эсерами. Впрочем, такие же настроения преобладали и в остальной части общества. В таких условиях боевики чуть ли не в открытую охотились за министрами, губернаторами и самим царем.
Доходило до абсурда: суд присяжных оправдал террористку Веру Засулич, которая ранила петербургского градоначальника генерала Трепова. Не избежал мучительной смерти от рук бомбометателей самый, пожалуй, благородный император из династии Романовых Александр II.
Надо ли говорить, что когда убийства по политическим мотивам не встречают всеобщего осуждения, человеческая жизнь перестает котироваться как абсолютная ценность, начинается привыкание к насилию, признание его приемлемым и необходимым средством борьбы за власть.
Дальше всех в этом отношении пошли большевики. Ленина и его соратников не удовлетворял индивидуальный террор, но не из-за каких-то моральных принципов, просто они считали его малоэффективным. Ну убьешь одного министра - вместо него царь назначит другого, убьешь самого царя - престол перейдет к наследнику. Нет, убивать, конечно, надо, это сеет страх, ослабляет самодержавие, а без убийств при экспроприации денег, в которых партия постоянно нуждалась, и вовсе не обойтись. Но главное не это, главное - широчайшая агитационно-пропагандистская работа, организация митингов, демонстраций, стачек, разложение армии, то есть всяческое ослабление политической, экономической и военной мощи государства.
И как вершина всего - вооруженное восстание, государственный переворот, взятие власти. А уж когда ее, голубушку, возьмем, то займемся физическим подавлением враждебных классов, раздуванием пожара мировой революции. Надо ли говорить, что все это претворялось в жизнь отнюдь не в белых перчатках, и что если большевики, не будучи самой многочисленной и самой авторитетной в народе партией, сумели одолеть всех своих противников в борьбе за власть, а затем отстранить от нее вчерашних союзников, вместе с которыми брали Зимний - левых эсеров и анархистов, то добились этого благодаря своей организованности, дисциплине и абсолютной беспринципности, соединенной с неукротимой жестокостью.
Ленин, в моем понимании, был одной из самых крупных фигур в мировой истории, гениальным теоретиком и практиком революционного движения, решительным и аморальным человеком. Он был глубоко убежден в нравственности всего, что на пользу революции и действовал в полном согласии с этим своим убеждением.
Надо лишить военной мощи царский режим, а после него - Временное правительство и одновременно привлечь на свою сторону солдатскую массу? Значит, нравственно вести подрывную работу в войсках, разваливать армию своей воюющей родины, призывая одетых в солдатские шинели рабочих и крестьян расправляться с офицерами, брататься с противником, покидать окопы и расходиться по домам. Надо, чтобы народ поддержал тебя при совершении государственного переворота? Значит, можно пообещать ему фабрики, землю и мирную жизнь, наперед зная, что ничего этого он не получит. А получит он разгон Учредительного собрания, где большевики оказались в меньшинстве, расстрел рабочих демонстраций, мятежного Кронштадта, ни с чем не сравнимое по своей жестокости подавление крестьянского восстания на Тамбовщине. Он получит кровопролитнейшую гражданскую войну, разруху, страшный голодомор, сопровождаемый отказом от помощи голодающим из-за рубежа и одновременно вывозом за рубеж сокровищ из российской казны и музеев, чтобы на вырученные средства поддерживать революционные движения в других странах.
Многое можно вспомнить из того, что происходило в те далекие уже времена, но чего бы мы ни коснулись - красного террора, беспощадного противостояния в гражданской войне, дикой расправы с царской семьей, кровавого разгула махновцев, банд всяческих Ангелов и Марусь - все это не способствовало смягчению нравов, а наоборот, ожесточало их.
Поразительная возникла ситуация: людей заставляли строить утопическое светлое будущее, идти к придуманному коммунистическому раю, испытывая на этом пути вполне реальные лишения и страдания.
Дальше - больше. Раскулачивание и коллективизация, новый голодомор, массовые репрессии такого масштаба, каких не знал мир... Сейчас уже установлено, что в сталинский период только по приговорам судов и постановлениям “троек” было расстреляно свыше миллиона человек. Но мы никогда не узнаем, сколько людей подверглось истреблению в действительности - при высылке в северные районы страны, при депортации крымских татар, калмыков, народов Северного Кавказа и т.д., сколько скончалось, не выдержав пыток, в ежовских и бериевских застенках, умерло от голода, холода и непосильного труда на лесоповалах, урановых рудниках, строительстве каналов и железных дорог.
Иногда я слышу: такое было время, требовалось как можно быстрее индустриализовать страну, чтобы подготовиться к будущей войне. Но почему же когда грянула война, оказалось, что мы к ней не готовы? Может быть, все-таки потому, что работа людей, заинтересованных в ее результатах, гораздо производительней и качественней труда, в основе которого лежат уравниловка и безразличие к конечному продукту, не говоря уже о рабском труде миллионов заключенных?
А сколько замечательных ученых, инженерно-технических работников и рабочих высочайшей квалификации потеряла страна, вместо того чтобы использовать их знания и опыт для развития экономики! Сколько выдающихся изобретателей, конструкторов, организаторов производства, военачальников было перемолото, стерто в лагерную пыль партийно-государственной машиной, возглавляемой человеком, главными чертами которого были коварство и жестокость восточного деспота... Эта жестокость культивировалась, воспитывалась в народных массах, она побуждала аплодировать высказываниям великого пролетарского писателя типа “если враг не сдается, его уничтожают”, а на митингах, проходивших во время процессов над “врагами народа”, орать во все горло: “Истребить их, как бешеных собак!”
У жестокости бесчисленное множество источников, из них мне хотелось бы выделить три: зависть, ненависть и равнодушие. Природу первого блистательно исследовал Пушкин в “Моцарте и Сальери”. Пусть эта маленькая трагедия основана на легенде, не нашедшей своего подтверждения, но зато перед нами предстает самая важная правда - правда жизни: зависть к тому, кто одаренней и успешней тебя, может толкнуть на самое жестокое преступление. Ладно, пусть чаще не на преступление, но уж что на травлю, на мелкие подлости, на гаденькие сплетни - так это точно. Так придворная камарилья поступала по отношению к тому же Пушкину, так сживали со света Бориса Пастернака, так сплошь и рядом происходит в чисто житейских ситуациях.
Ненависть более хитра и многообразна. Она, маскируясь то под борьбу за истину или справедливость, то под патриотизм, почти всегда, за исключением случаев, когда Вася Пупкин ненавидит Федю Кузякина по причинам личного свойства, бывает трех сортов - классовой, национальной (расовой), либо религиозной. Все они одинаково омерзительны, потому что злобны, антигуманны и легко становятся орудием в руках организаторов кровавых мятежей.
Никакой бунт, никакая революция, никакая общественная пертурбация, унесшая жизни множества людей, не могли бы произойти без участия этого трехголового чудовища. Остается только развести руками, в очередной раз услышав, что достаточно нам уничтожить всех богатеев, избавиться от инородцев-иноверцев, и наступит сплошное благоденствие вплоть до бесплатной водки улучшенного качества.
Кому это выгодно в первую очередь? Коррумпированному чиновничеству, которому удобней всего воровать и брать взятки в таком государстве, где стрелки народной ненависти переведены на предпринимателя вне зависимости от того, надувает он общество или честно занимается своим бизнесом, создает рабочие места и платит налоги.
Корыстолюбивой бюрократии проще дурить людей, стравливая их друг с другом, внушая мысль, что тяготы, которые ложатся на них, лишения, которые они испытывают, есть результат преступной деятельности негодяев с другим цветом кожи, другим разрезом глаз, другой формой носа, придерживающихся другой веры. Не потому ли не ведется у нас настоящей борьбы с проявлениями ксенофобии, расизма, крайнего национализма, что чиновнику выгодно сохранять их, чтобы самому оставаться в безопасности?
Ну и, наконец, о равнодушии. Мой хороший знакомый, человек умный, эрудированный, имеющий ученую степень и ученое звание, полемизируя со мной, высказывается примерно в таком духе: “Не понимаю, почему поднят такой шум по поводу обстоятельств этого пожара в офисном здании у нас, во Владивостоке, и безобразного случая в Челябинском танковом училище. Да, возникает много вопросов, нужно разбираться в том, что произошло. Но для этого существуют компетентные органы, пусть они выполняют свои прямые обязанности. Незачем будоражить народ, вызывать всеобщее возмущение, бесконечно муссируя в СМИ подробности такого рода происшествий”.
Можно было бы согласиться с моим оппонентом, если бы кошмарные события во Владивостоке и Челябинске представляли собой локальные факты, не характерные для нашей государственной системы, и вдобавок существовала надежная гарантия правильной реакции на них со стороны этих самых компетентных органов. Но власти разных уровней уже столько раз обманывали нас, столько раз демонстрировали безразличие к нашим нуждам и поразительное лицемерие, что напрочь утратили доверие граждан.
Недостатков и безобразий, о которых не говорят во весь голос, как бы и не существует, ни один чиновник пальцем не шевельнет, чтобы изменить положение вещей. Поэтому нужна свобода слова, нужен широкий общественный контроль за деятельностью официальных лиц и государственных структур, нужны гражданские акции, проводимые в рамках закона, но достаточно решительные и выражающие мнение людей, с которыми власти не смогут не считаться.
И последнее, о чем хотелось бы сказать. Жестокость, ставшая характерным признаком нашей жизни, не исчезнет сама собой. Особенно явственно она проявляется в отношении к людям старшего поколения, поставленным на грань выживания. Им обещают, что лет этак через десять-пятнадцать станет лучше, но у них нет этих десяти-пятнадцати лет, они умирают сегодня, так и не дождавшись обеспеченной старости. Средняя продолжительность жизни у нас примерно на два десятка лет меньше, чем в развитых странах.
Преступность не только не сокращается, но растет небывалыми темпами. Мы забыли, когда можно было выйти без опаски на вечернюю прогулку в городской парк или на набережную. Кто может, заменяет деревянные двери своих квартир на стальные. Число умышленных убийств в России в 2,5 раза превышает количество таких же преступлений в США. Все больше становится неблагополучных семей, проблема детской беспризорности, алкоголизма и наркомании решается в основном на словах. Хочется воскликнуть вслед за поэтом: “Ужасный век, ужасные сердца!”
Что ж, как говорит Владимир Познер, такие времена. Такими они и будут - жестокими и беспощадными, если сидеть сложа руки и предаваться индифферентному созерцанию окружающей действительности.
Валерий КУЦЫЙ.
P.S. По слухам из Москвы, там предпринимаются попытки посадить некоего Евгения Наздратенко. Нет, не подумайте, не в тюрьму - в кресло заместителя министра сельского хозяйства с возложением обязанностей по руководству рыбной промышленностью. Лично я, зная деловые качества и репутацию Евгения Ивановича, этому не верю. И все же мелькает мысль: а вдруг? Бедная рыбная промышленность!
В.К.
Другие статьи номера в рубрике Политика:
