Арсеньевские вести - газета Приморского края
архив выпусков
 № 8 (988) от 21 февраля 2012  
перейти на текущий
Обложка АрхивКонтакты Поиск
 
Политика

Страхи поклонной горы. Страх первый: революции

Дмитрий Губин, «Росбалт».

После того, как мыслящая страна разделилась на Болотную и Поклонку (да, на Поклонке – тоже мыслящая часть, потому как безмозглая про Болотную и Поклонку вообще не слыхала), у ребят с Болотной появилась опасная привычка применять к ребятам с Поклонной тот же инструмент, что доселе применяли к ним самим.

Этот инструмент есть простое объяснение: «А, да они проплаченные!»

Просто про Болотную говорят, что там люди «проплачены Госдепом США», а про Поклонную – что там «проплачены администрацией Путина».

Во-первых, даже если проплачены (я про тех, кого на Поклонку привозили автобусными колоннами), это не значит, что они идей Поклонки не разделяют. Высокий рейтинг Путина отнюдь не виртуален.

А во-вторых (и вот это действительно опасно), объяснение «они там, потому что проплачены» («потому что из заставили», «потому что их запугали») позволяет закрывать глаза на важные процессы, происходящие не столько на Поклонке, сколько, так сказать, у ее подножия по всей России. Этот процесс есть процесс политической стратификации, а в целом – политического всеобуча тех, кто раньше о политике не задумывался. И вот тут ораторы с Поклонки на высоте. У них есть несколько простых тезисов. Вот они.

• Нельзя допустить революции, потому что революция – это кровавая каша.

• Нельзя допустить развала страны, потому что это будет уже не Россия.

• Запад не хочет нас видеть процветающими и великими.

• Те, кто в оппозиции, все критикуют и призывают разрушать, а какой план строительства они могут предложить?

• Кто, если не Путин?

Последний тезис – он, прямо скажем, из чужой колоды: в смысле, тоталитарной. «Кто, если не дуче?» «Кто, если не фюрер?» «Как мы проживем без отца родного Сталина?» А за Путиным, при всех претензиях к нему как к реставратору автократии, следует признать отсутствие тяги к тоталитаризму, то есть полному контролю над частной жизнью граждан. При Путине частную жизнь можно вести любую.

Но первый тезис настолько силен, что производит впечатление и на людей с Болотной. На Ксению Собчак, например. Она не хочет революций. Она боится. Многие боятся. Боятся все.

Собственно, об этих общественных фобиях – страхе революции, страхе развала, страхе Запада, страхе отсутствия плана – я и хочу написать по тексту. Начну с главного.

Фобия 1: страх революции

Революция – это кошмар. Это трупы, недымящие трубы, голод, холод, гражданская война, разруха, расстрелы, брат на брата, всеобщая ненависть.

Это вытекает из любого учебника истории, и вытекает как следствие Октябрьской революции. Это абсолютно точно по картинке.

Проблема в том, что история XX века – как она описана в школьных учебниках, а отчасти и в современных – есть колоссальный фантом сталинского времени. История, вычерченная по сталинскому лекалу, такова: было три революции. Первая – подавленная 1905 года, вторая – половинчатая февральская, а третья (доделавшая то, чего не смог Февраль) – Великая Октябрьская социалистическая. Семьдесят лет Октябрь трактовался со знаком плюс, сейчас трактуется со знаком минус, а следовательно, важно революции не допустить, пусть даже центральная пересадочная станция столичного метро называется по-прежнему «Площадью Революции».

Между тем грандиознейшая российская революция произошла именно в феврале 1917 года, 27 числа. А вот то, что случилось в ночь с 25 на 26 октября 1917 года, было не революцией, но большевистским государственным переворотом, заговором, – в общем, госпреступлением.

Заговор удался во многом потому, что большевиками впервые был применен принцип (впоследствии он успешно осваивался и усваивался нацистами в Германии и фашистами в Италии, а далее всеми диктаторами мира) применения любых средств ради удержания власти. Большевики первыми отказались от морали и прибегали к любому вранью, лишь бы остаться у власти.

Совершив переворот под лозунгами земли крестьянам, мира народам и фабрик рабочим, они отобрали у крестьян всю землю, у рабочих – право на самоуправление (ликвидировав независимые профсоюзы), а параллельно ввязались в целую сеть войн – и прежде всего, с собственным народом. И все это, верно, привело к миллионам трупов и к истреблению целых классов, немыслимому прежде. Даже Иван Грозный до концлагерей и уничтожения заложников не додумался, хотя еще тот был живодер. Это большевистский переворот и привел, прошу прощения за клише, к неисчислимым бедствиям России.

В отличие от Февральской революции.

Главные жертвы которой – жертвы не революции, а контр-революции, то есть расстрела в Петрограде 26 февраля демонстрации царскими войсками (тогда на месте погибло свыше 200 человек).

Жертвы революции тоже были – жандармов, полицейских, городовых линчевали; Окружной суд сожгли.

Но в целом революция в феврале была мирной. И привела к самому свободному периоду в истории России (не считая затем 1990-х годов): со свободой слова, шествий, собраний.

Никто тогда митингов не согласовывал и разрешений на выпуск газет не получал. Царскую семью с детьми и челядью февральская революция не расстреливала. И чрезвычайная комиссия Временного правительства (в которую входил, например, Александр Блок) никого в расход не отправляла, в отличие от большевистской Чрезвычайки.

В феврале 1917 года в России мирным путем произошло изменение матрицы, смена парадигмы, перезагрузка системы, когда из патримониальной автократии, каковой она пребывала около 400 лет, страна махом перелетела в либеральную демократическую республику. А это изменение, эта смена, эта перезагрузка и называется социальной революцией – подобно тому, как в науке переход от ньютоновской физики к эйнштейновой называется революцией научной. Та же смена парадигмы восприятия и парадигмы развития.

Революция – это смена парадигмы. Социальная революция – это смена социальной парадигмы, то есть системы социальных отношений. Поэтому революция может быть кровавой (как Великая французская), но может быть и бескровной (как буржуазная нидерландская).

Большинство революций в Восточной Европе 1990-х годов были бескровными, хотя в Югославии и Румынии (там, где контрреволюция особенно сопротивлялась) были кровавыми.

Зато по-настоящему кровавы контрреволюции, потому что только насилием можно сдержать то, что исторически приходит в движение. (Кровавыми бывают даже научные контрреволюции: вспомним судьбу Бруно или Вернадского).

Внушаемый сейчас страх к революции на самом деле скрывает желание не менять ничего в социальной жизни, в жизни нашего государства, которое остается патримониальной автократией, то есть тем общественным устройством, когда всем, что в стране есть (включая собственность, жизни, свободы, движимость и недвижимость) распоряжается верховный владыка.

Он может называться «царь», «император», «генеральный секретарь», «президент» или, как сейчас – «премьер-министр». Почему Владимир Путин посадил в 2003-м Ходорковского? Да потому, что посчитал, что тот угрожает царскому трону. Почему отдал в 2004-м наши острова Китаю? Да потому что такова была его воля, а свои резоны самодержец людишкам не обязан объяснять.

Автократическая система при определенных условиях (когда есть что продавать за границу) вполне работоспособна, но у нее есть, к сожалению, несколько врожденных недостатков.

Первое – она закрепляет отсталость страны от стран либеральной демократии, то есть от того самого Запада. Мы обречены вечно быть даже не вторыми, а во второй группе стран – и хорошо, если не в третьей. За 500 лет автократии России никогда не была передовой страной мира, в лучшем случае – догоняющей передовые.

Далее – автократия мультиплицирует все недостатки человека на троне. Очень хорошо, что Путин не антисемит и не гомофоб, а всего-лишь «конкретный пацан с конкретными понятиями» (возможно, выросший из пацана в пахана), но не всегда же такое везение.

Третье – она превращает людей в рабов, шестерок, причем вне зависимости от высоты социального статуса. Видели, как губернаторы, депутаты, министры прогибаются перед Путиным? А можете себе представить, чтобы Шварценеггер так гнулся перед Обамой?

Четвертое – она игнорирует проблемы общества, если они не совпадают с проблемами царя (вот почему при Путине у нас в стране нет ни автобанов, ни зарезервированных за резидентами парковочных мест под окнами; вот почему при Путине мы утратили три достижения советской власти: бесплатную медицину, бесплатное образование и успешную космическую программу).

Говорить, что стране сегодня не нужна революция – это всё равно, что утверждать, что нужно сохранить систему, где все делятся на небожителей и быдло, где царевы слуги с мигалками могут безнаказанно давить людишек, где полиция тотально коррумпирована, где тайная полиция крышует бизнес, где без денег ты не можешь учиться (а заболев, так просто помрешь), где армия (да и полиция) служит непонятно, зачем, хотя и понятно, кому. А телевидение при этом либо поет и пляшет, либо заниматься пропагандой, то есть подгонкой средств под требуемый результат, – ну, и ЦИК занимается тем же.

Хотите жить в такой стране вечно? Желаете детям и внукам?

Если да, тогда продолжайте бояться революции.

А по-моему, сейчас как раз тот момент, когда можно выйти из нашей барско-рабской колеи и построить свою жизнь совсем на других принципах.

И бояться нужно не революции, а то что в результате всех потрясений мы сохраним всю ту же систему, то есть заменим одного царя на другого. Или оставим прежнего царя, который давно судит о происходящем за окном по докладам администрации или сводкам ФАПСИ, – то есть по тому, что в угоду ему подготовлено его рабами.

Я не хочу жить в стране, основанной на самодержавии.

Я хочу жить в стране, основанной на совершенно других принципах.

Во всяком случае, не на принципах страха, разговор о которых я намерен продолжить.

Дмитрий Губин, «Росбалт».


Другие статьи номера в рубрике Политика:

Разделы сайта
Политика Экономика Защита прав Новости Посиделки Вселенная Земля-кормилица



Rambler's Top100