Политика
Об экстремизме без берегов
Александр Привалов
Дума приняла очередной закон об ужесточении ответственности за экстремизм — в третий раз за последние годы. Закон этот, кардинально переписанный ко второму чтению, остался тем не менее весьма сырым, чего не отрицают и его разработчики.
Так, депутат Емельянов публично признал, что «в законе ещё немало субъективных моментов» (то есть: это ещё не такой текст, который позволительно называть законом), но это, мол, не беда: всё можно будет исправить после летних каникул. На иной вкус, мысль депутата кажется странной. Отчего бы не убрать «субъективные моменты» не после, а до принятия закона?
Напрашивающееся объяснение: к федеральным выборам торопятся, поскольку закон направлен на борьбу больше с политической оппозицией, чем с экстремизмом как таковым, — может быть легко подтверждено после внимательного чтения текста. Так, одна из новаций закона возбраняет журналистам упоминать в своих текстах об организациях, запрещённых за экстремизм, не упоминая одновременно о факте запрещения; список же таких организаций будет опубликован там-то и там-то. Очень хорошо. Но этот список только будет. А вот список террористических организаций, признанных таковыми по суду, уже есть, но упоминание таких организаций в печати возможно и без оговорки об их запрещённости.
Больше всего авторы закона гордятся уточнением законодательно устанавливаемого понятия «экстремизм». Сопоставив определение, данное в действующей сегодня версии закона «О противодействии экстремистской деятельности», с новым, перестаёшь понимать, чем тут можно особенно гордиться: в новом определении, как и в старом, свалены в кучу весьма разнородные явления — «экстремизм» для читателя не только не становится более внятным, но попросту утрачивает берега. В чём-то новая версия скромнее: так, ни подрыв безопасности Российской Федерации, ни захват или присвоение властных полномочий, ни создание незаконных вооруженных формирований впредь экстремизмом считаться не будут; оно и правильно — без того страшны. В чём-то она, напротив, свирепее: если сегодня публичное обвинение должностного лица в экстремизме само считается экстремизмом, если ложность обвинения доказана по суду, то впредь судебного решения не потребуется. Как эта новация может себя проявить в политической борьбе, опять же очевидно.
Ещё одна терминологическая прелесть — «социальная группа». Что это такое, никто не объяснил, но мотив «ненависти или вражды к какой-либо социальной группе» по новому закону станет сильно отягчающим обстоятельством при множестве «экстремистских» правонарушений. Ну, например, милиционеры вообще — это, по-видимому, социальная группа. А работники конкретного батальона гаишников? А группа следователей? На всякий случай впредь воздерживайтесь от публичных критических высказываний и по подобным адресам. И, кстати, не вздумайте кричать на митингах, что олигархи или начальство — не важно — пьют народную кровь: пить народную кровь есть несомненный экстремизм, а «олигархи» или «начальство» суть несомненные социальные группы.
Самая неприятная новация в законе — резкое расширение законных поводов для прослушивания телефонов. Сейчас оно допускается только при расследовании тяжких или особо тяжких преступлений, а впредь будет распространено и на преступления средней тяжести. Занятно, что именно здесь авторы не использовали своего любимого термина «экстремизм», а потому слушать можно будет любого подозреваемого по любой статье УК, предусматривающей наказание на срок более двух лет, то есть, в частности, по всем экономическим статьям. Какой простор для злоупотреблений при этом откроется, можно, полагаю, не говорить — и трудно верить, что это побочный эффект.
Александр Привалов
Эксперт (В сокращении)
Другие статьи номера в рубрике Политика:
