Вселенная
В своем ли пиру?
Александр СУББОТИН
Совсем недавно в издательстве ЗАО “Доран” вышла книга Василия Литвина “Трагедия души”.
Хотя это новое детище автора включает в себя только две вещи - драматическую поэму “Великое похмелье” и повесть “Просвет на тот свет, или Тайна пади Лешего”, тем не менее, по эмоциональному заряду оно может быть сравнено с самыми серьезными романами о многострадальной российской жизни.
В кратком предисловии Евгения Лебкова, названном вопросительно “В своем ли пиру?”, об авторе сказано, может быть, и немного пафосно, но точно: “Как поэт с ярко выраженной гражданской позицией он бьет в колокол...”
Значителен уже сам эпиграф к поэме, взятый из глубинных недр русского фольклора: “Люди похмеляются, на ногах стоят, а мы похмеляемся, под ногами валяемся”. Он отражает саму суть одного из вопросов, поставленных в “Великом похмелье”, одно из тяжких, извечных “почему”, “кто виноват” и “что делать”. Литвин не обходит болевые точки современной России, он скорее наоборот нащупывает и акцентирует на них внимание читателя.
Всё начинается с полночного Кремля. Перед нами предстает вереница призраков, каждый из которых - сын российского народа. Здесь все слои общества – от солдата Первой мировой до поэта эпохи перестройки, и всякий из них бросает свой горький упрек в сторону Кремля.
“Ну что за жизнь у нас такая?
Всё вечный бой, да вечный бой...”
Эмоциональными центрами сцен на Красной площади у Литвина становятся Мавзолей и Лобное место с картинно воткнутым в колоду топором. Думается, эти образы и без объяснений хорошо читаемы. Они должны по мысли автора символизировать тоталитарное прошлое России и совсем нерадостное настоящее.
В самом начале поэмы есть такая ремарка: “Обвальный звездопад”, - это обычно красивое зрелище в интерпретации Литвина становится пугающим. Автор вспоминает читателю народное поверье, будто падение звезды всегда сопровождается человеческой смертью:
“Ах, какой звездопад по России...
На погостах густой листопад.
Выбивает свинцовый град
Наши русские души босые...”
Но главная опасность заключается даже не в смерти телесной, а в смерти духовной. Автор протестует против бездумного губительного насаждения западной поп-культуры, против утраты внутреннего богатства русской души, без которого существование нашего народа невозможно.
В поэме сильна тема потустороннего, даже инфернального, однако “Великое похмелье” нельзя назвать произведением мистического толка. Вурдалаки, упыри, кикиморы, шиши и прочая нечисть - только искаженные образы западных политиков и наших соотечественников, недругов внешних и внутренних. Речь последних особо узнаваема по обилию жаргонизмов: “кликуха”, “замочить”, “в натуре” и тому подобных словечек. Именно они причина всех прошлых и будущих несчастий России.
Но поэма даже не о том, кто виноват в сложившейся ситуации, свои ли, чужие ли; вопрос в другом - можно ли предотвратить погибель “души” русской, т.е. самобытного начала русского народа.
И вот здесь-то мы подходим к образу Имярека. Вечно похмельный герой, не имеющий даже имени (сперва это просто Мужик, а затем Имярек), размышляет над вечными бедами России. Сетуя на собственную глупость и беспомощность, он ровным счетом ничего не делает. В Имяреке угадывается не только конкретное лицо, но и весь российский народ, давно уже спивающийся по деревням. В нем (Народе, Имяреке) есть осознание того, что что-то делается не так, что это что-то надо менять, но нет ни силы, ни планов преобразования. Вчера он пил, сегодня - готов каяться во вчерашнем, но никто не знает, не примется ли он завтра за старое.
Но Василий Литвин видит впереди надежду на будущее, душа русская еще не окончательно потеряна, и ее возможно вернуть. Осознав это, Имярек восклицает:
“Ослабел. Изуверился. Каюсь!
Поднимаюсь с колен, поднимаюсь с колен,
ПОДНИМАЮСЬ!!!”
Автор позволяет себе довольно резкие выпады в сторону Власти. Он вообще не склонен идеализировать ни вчерашние, ни сегодняшние порядки. Это подтверждает и череда призраков:
“Да, такого не бывало,
чтобы горя было мало,
хоть у пращура спроси,
на израненной Руси...”
Как уже говорилось, всё начинается с Кремля, и, кстати, Кремлем всё заканчивается, но, однако ж, как не похожа первая Красная площадь на вторую! Если в самом начале поэмы она темна, мрачна и полна призраков (не забудем, что там стоит памятник Минину, Пожарскому), то под конец она предстает утренней, омытой грозой. По ней едет Георгий Победоносец, а за ним следуют русские богатыри (включая Георгия Жукова!). Этим автор еще раз подчеркивает свою уверенность в жизненных силах России и ее народа.
Вызывает интерес один безликий герой, а именно Голос, трижды появляющийся в поэме. Сам автор вклинивается в ход поэтического повествования, рассуждая о человеческом бытии в масштабах бесконечной Вселенной. К чему он здесь, какую роль отводит ему в поэме Литвин, только ли “рупора” идей? К сожалению, не все образы понятны, множество второстепенных персонажей, появляясь раз и произнеся свои реплики, уходят, и оставляют читателя в некотором недоумении: “А что, собственно, хотел сказать автор?” Так, не совсем ясна роль в поэме переругивающихся Адама и Евы или статуи Дзержинского и прочих изваяний. Множество мелких незначительных персонажей сливаются перед читателем в хаотичную массу; если автор хотел добиться сумбура лиц и мыслей, то ему это вполне удалось. Однако в глазах все они мельтешат.
“Великое похмелье” - это довольно разнообразные по форме стихи, рифмованные всеми возможными способами. Иногда всё это похоже на буриме среднего класса, порой на классические стихи, чрезвычайно пестрые, но всегда качественные.
“Просвет на тот свет, или Тайна пади Лешего” - история для подрастающего поколения о вреде жадности. Сказка от начала и до конца придуманная, но слишком похожая на правду современной России. Как говорится: “Сказка ложь... “.
В сравнении с поэмой повесть кажется более приглушенной, что, кажется, можно отнести к несомненным ее плюсам. Стиль произведения напоминает народно-сказочный, с его повторами, типа “повыел-повыклевал”, “поразнес-пораскидывал” или “переждал, перебедствовал”. Литвин предпочитает короткие предложения с обилием современного жаргона.
И в “Похмелье” и в “Просвете” можно увидеть одну и ту же тему - тему утрачиваемой духовности, которая вытесняется материальной стороной. Мы видим обращение к насущным проблемам сегодняшнего дня. Основной принцип современной жизни выразил Колбин в разговоре с другим героем повести - Женькой: “Не тем у тебя голова забита. Деньги надо делать, деньги...”. Этот американский принцип “делового человека” разъедает нашу духовность, лишает нас чего-то светлого, истинно русского.
Снова здесь Литвин затрагивает тему всенародного алкоголизма: “Одно удовольствие - тайгу пограбить и водки налиться”. С восхищением говорит он о тайге и с болью - о людях, о людях вообще. Положительные герои в повести - не исключение, есть Зина, Грек, Леший, Каракулов-отец, да и сам Женька человек еще непотерянный, любящий и понимающий тайгу. Из последнего, при героических усилиях Грека, выйдет гордый и сильный человек, не боящийся таких негодяев, как Колбин.
Оптимист Литвин верит в обязательную победу высшей, если хотите, божественной справедливости, повторяя нам слова Евангелия: “Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют их”.
Книга в целом вышла по-хорошему пафосная и злободневная. И можно довольно долго перечислять ее достоинства, но хочется сказать немного о недостатках, без которых не обходится ни одно произведение.
Во-первых, автор, при всей верности суждений и позиций, порой скатывается (что особенно заметно в “Великом похмелье”) скорее к своего рода крайности. Ту радикальную степень неприятия Запада, которая проявляется то здесь, то там в произведениях, уже не назовешь простым патриотизмом или славянофильством.
Но в конечном счете, “Трагедия души” производит сильное впечатление, так что, как мне кажется, Василий Литвин достиг желаемого результата, заставив задуматься над культурным, социальным и политическим будущим России, а равно и ее многонационального народа.
Александр СУББОТИН.
Рисунок Людмилы КИСЕЛЁВОЙ
Другие статьи номера в рубрике Вселенная:
