Арсеньевские вести - газета Приморского края
архив выпусков
 № 18 (477) от 2 мая 2002  
перейти на текущий
Обложка АрхивКонтакты Поиск
 
Политика

Под грохот тяжелых ботинок в Россию приходит фашизм

Валерий КУЦЫЙ

Это верно, что детские впечатления - самые яркие. Мне на всю жизнь запомнилось солнечное утро в Киеве 22 июня 1941 года. Еще до завтрака я выбежал во двор нашего большого дома.

Настроение было прекрасным: во-первых, сегодня воскресенье, а значит, не требуется идти в школу; во-вторых, отец, страстный болельщик киевского “Динамо”, как всегда, возьмет меня с собой на футбол.

Во дворе происходило нечто необычное. Несколько взрослых, уставившись в небо, обменивались мнениями насчет того, что видели. Я тоже стал смотреть вверх. А там, очень высоко, летали самолеты и белыми облачками вспыхивали разрывы.

- Наверное, опять маневры, - предположил кто-то из наблюдавших.

- Ну конечно, что же еще, - согласились с ним. У всех еще свежи были в памяти большие маневры Киевского военного округа.

- А то еще, что война началась, - вмешался в разговор подошедший дворник.

На него набросились, обвиняя в паникерстве. Ну в самом деле, какая война, если совсем недавно прозвучало заявление ТАСС, в котором ясно было сказано: Германия неукоснительно выполняет свои обязательства, и всякие домыслы о готовящемся с ее стороны нападении на Советский Союз являются провокацией. А потом было радиовыступление Молотова, который, заикаясь, оповестил страну о войне. Потом были завывания сирены, повторяющаяся в репродукторах фраза: “Граждане, объявлена воздушная тревога!”, долгие ночные часы в подвалах, наскоро переделанных в бомбоубежища, все более тревожные сообщения о сдаче все новых и новых городов...

Но и тогда мало кто сознавал, какая смертельная опасность нависла над Родиной. Еще бы! Народ уверяли, что если завтра война, то проходить она будет на вражеской территории, и победа будет достигнута малой кровью, могучим ударом. Ошибочная военная доктрина, одобренная “великим стратегом” Сталиным, его безграничная уверенность в собственной непогрешимости, репрессии, которым подверглись сорок тысяч человек старшего и высшего командного состава Красной Армии, обернулись десятками миллионов загубленных человеческих жизней, сдачей огромных территорий, сожженными городами и селами, страшными муками людей, попавших в плен и фашистское рабство. Однако в первые месяцы войны мало кто догадывался, какой тяжелый и кровавый путь ведет к победе.

В эвакуацию со знакомыми меня провожал только отец - маме было некогда, она день и ночь занималась размещением раненых. Папа уже был в командирском обмундировании с тремя “кубиками” в петлицах. Таким я видел его не впервые - он участвовал в финской кампании, в освобождении Западной Украины. Я слышал, как в тамбуре вагона он говорил моим “попечителям”:

- Денег мы вам дали маловато, но ничего, подошлем еще. Да и долго это не продлится - еще месяц-два - и все кончится.

Так думал мой отец, хоть и “технарь”, но человек умный, широко эрудированный, защитивший в начале 41-го кандидатскую диссертацию (тогда это считалось большим достижением). Он проводил меня в сентябре, а в октябре погиб на Калининском фронте. Ему было 33 года. На других фронтах погибли двое моих дядей. Да и вообще, насколько я знаю, из фронтовиков 41-го в живых остались единицы. Такие, например, как мой двоюродный брат, который пошел воевать сразу после школьных выпускных экзаменов и вернулся через год без руки. Впоследствии он поступил в один из киевских технических вузов, где нужно было много чертить. Стоило посмотреть, как он это делал! На прикнопленный к чертежной доске лист ватмана он кладет рейсшину или лекало, прижимает булыжником или двумя, чтобы не сдвинулось, и проводит линию. Снимает булыжники, находит место для новой линии, и все повторяется сначала. Поистине адский труд, которого я ни за что бы не выдержал, а он не только выдерживал, но и получал Сталинскую стипендию, намного большую, чем обычная.

О собственных приключениях скажу коротко. Было немало “забавного”: бомбили и поезд, в котором ехал, и скопище людей на переправе у Днепродзержинска, и беспризорничать довелось в Сибири и на Урале, и год провести в интернате для детей, вывезенных из блокадного Ленинграда... Хотел даже когда-то написать повесть для подростков на фактическом материале, да как-то все не доходили руки. А сейчас и здоровье уже не то, и никому, думаю, это не нужно. Замечу лишь вот что: от военных лет остались у меня два чувства - голода и ненависти к фашизму. Первое, разумеется, со временем прошло, хотя до сих пор не могу оставить недоеденным кусок хлеба. Второе же, знаю, не пройдет никогда. В нем слились воедино и гибель близких, и собственное пережитое, и человеческие страдания знакомых и не знакомых мне людей.

Я прочел много литературы об истории фашизма (кстати, если вести речь об этом явлении в Германии, то правильней было бы называть его нацизмом, но коль уж мы привыкли говорить “фашизм”, пусть будет так), читал леденящие кровь материалы Нюрнбергского процесса, несколько раз смотрел потрясающий документальный фильм Михаила Ромма “Обыкновенный фашизм”. Мне казалось, что гадина раздавлена, что человечество после преподанного войной страшного урока никогда не позволит ей возродиться. Но справедливо сказано: никогда не говори “никогда”. Кто бы поверил в победном 45-м, что через несколько десятилетий в Москве будут маршировать молодчики в черной униформе со свастикой на рукавах? Однако маршируют, и никаким законом не предусмотрено разогнать эту сволочь. Кто мог представить себе, что на улицах наших городов будут свободно продаваться нацистские, шовинистические, антисемитские издания? Однако продаются и, что хуже всего, покупаются. Могла ли вернувшимся с фронта грузинам, армянам, азербайджанцам прийти в голову мысль, что их внуков будут избивать и даже убивать из-за внешности, отличающейся от той, какая, по мнению подонков, должна быть у представителей господствующей расы? Однако избивают и убивают, а ответственные сотрудники правоохранительных органов утверждают, будто делается это то ли из хулиганских побуждений, то ли на почве футбольного фанатизма. И уж когда совсем некуда деваться, когда ожидаются торжества по случаю очередного дня рождения Гитлера, столичная милиция выставляет усиленные наряды, дабы предупредить возможные эксцессы.

Да, наши законы далеки от совершенства. Они не дают возможности выжигать каленым железом язвы экстремизма в обществе. Но часто наши правоохранители не торопятся исполнить свой долг даже тогда, когда закон требует этого. В частности, норма уголовной ответственности за разжигание национальной розни у нас практически бездействует. Считается, что недостаточно вести человеконенавистническую пропаганду в черносотенных газетах и листовках, недостаточно готовить отряды погромщиков-штурмовиков и привлекать к участию в них зеленых юнцов. Надо, чтобы погром состоялся, чтобы кого-нибудь убили, вот тогда найдут и накажут зачинщиков. А как же, дескать, разве можно карать за пропаганду идеологии? По-моему, не только можно, но и нужно, если эта идеология антигуманна и преступна по своей сущности. На мой взгляд, превратное понимание демократических ценностей ведет к уничтожению самой демократии.

Когда слышишь сообщения о деяниях обнаглевших столичных бритоголовых, начинаешь понимать: дело зашло слишком далеко, и без жестких карательных мер здесь не обойтись. Но только эти меры, не подкрепленные широкой антифашистской пропагандой, вряд ли окажутся достаточно эффективными. А такой пропаганды, по крайней мере со стороны КПРФ, имеющей солидный опыт публичных выступлений, не наблюдается. Я ни разу не слышал, чтобы Геннадий Зюганов, который на все корки разделывает демократических реформаторов, хоть раз неодобрительно отозвался о фашиствующих чернорубашечниках. Странно? Ничуть, если вспомнить предысторию нынешней Коммунистической партии России.

Произносивший и писавший правильные слова Сталин никогда всерьез не воспринимал ленинского интернационализма. Одни нации он любил, другие терпеть не мог, и давал понять это самым жестоким образом. Хорошо сказано об этом у Александра Твардовского: “Он мог на целые народы обрушить свой державный гнев”. Последствия проведенных им депортаций до сих пор дают о себе знать.

Особый разговор - о предвоенном сближении Советского Союза с нацистской Германией. Гитлеровский режим оказался Сталину милее западных демократий. Был заключен пакт о ненападении с секретными протоколами о разделе Восточной Европы, и она была поделена между нами и Германией. По условиям Версальского договора немцам запрещено было иметь бомбардировочную авиацию, но в двух советских училищах тайно готовились немецкие летчики для такой авиации, потом они бомбили наши города. Фашистского зверя вскармливали русским и украинским хлебом. Немецкая армия уже вторглась в пределы СССР, а на запад все шли эшелоны с нашим зерном. Это лишь несколько неоспоримых фактов тесного сотрудничества советского партийного и государственного руководства с гитлеровской Германией.

Много сходного было и в идеологии, и в методах управления государством. Принцип фюрерства, обожествления личности вождя, жестокое подавление любого инакомыслия, физическое истребление реальных и мнимых политических противников - все это, как ни больно говорить, было почти одинаковым и у них и у нас. У Гитлера - “ночь длинных ножей”, во время которой были уничтожены формирования штурмовиков, руководимые давним соратником фюрера Эрнстом Ремом, а сам Рем расстрелян. У Сталина - кровавые расправы после убийства Кирова 1 декабря 1934 года и особенно после доклада вождя на февральско-мартовском (1937 г.) пленуме ЦК ВКП(б). Я читал этот доклад, ставший директивой для партии и компетентных органов. Впечатление - как от предобеденной молитвы людоеда. Между прочим замечу, что концентрационные лагеря - вовсе не изобретение гестапо. Впервые они появились у нас.

С учетом всего этого меня нисколько не удивляет, что лидеры КПРФ в упор не видят поднимающего голову фашизма в собственной стране. А удивляет меня, что и правоцентристские партии как бы не очень обеспокоены вспышками коричневой чумы на расистской почве. Казалось бы, нетрудно понять: она таит в себе грозную опасность, ибо на наживку фашистской идеологии особенно легко ловится молодежь. Почему? Да потому, что на сложные вопросы нацистская идеология дает очень простые, очень легкие ответы. Из-за кого Россия перестала быть великой державой? Конечно же, из-за реформаторов-демократов. Кто виноват в обнищании народа? Ясное дело, кавказцы, евреи и прочие инородцы. Что нужно делать? Очистить от них землю русскую, и тогда заживем даже лучше, чем эти гады американцы, которые спят и видят, как бы учинить нам какую-нибудь пакость.

Смешно? Да, но только на первый взгляд. Над нацистами в Германии тоже сперва смеялись, а когда спохватились, было уже поздно. И уж совсем не смешно, когда сегодня на улицах российской столицы грохочут тяжелые армейские ботинки, руки сжимают прутья железной арматуры, устраиваются погромы в Ясенево и Царицыно, бьют и затаптывают насмерть людей неславянской национальности. И можно не сомневаться, что если так пойдет дальше, то сегодняшние юнцы, именующие себя “скинхедами”, очень скоро превратятся в матерых боевиков, которые готовы к большой крови ради того, чтобы Россия стала подобием Третьего рейха.

Сегодня еще можно предотвратить беду. Завтра - не знаю...

Валерий КУЦЫЙ.

P.S. Кроме того, я считаю, что Бакшин должен быть изгнан из Государственной телерадиокомпании.
В.К.

<< вернуться в список статей

Разделы сайта
Политика Экономика Защита прав Новости Посиделки Вселенная Земля-кормилица



Rambler's Top100