Мы продолжаем публиковать письмо бывшего заключенного о быте и нравах одной из исправительных колоний Дальнего Востока.
Редакция «АрсВест».
Многие, кто непосредственно побывал в местах лишения свободы, хорошо осведомлены: в зонах бьют, пытают, унижают, физически уничтожают. Одним из способов уничтожения, считаю, является неоказание медицинской помощи.
После инсульта и наступивших тяжелых последствий я потерял надежду. Нужно было хотя бы пройти медицинское освидетельствование на инвалидность. На практике я столкнулся с препятствиями.
В феврале 2012 года я обратился к уполномоченному по правам человека в крае. Получил сообщение, что мое обращение будет рассмотрено. Завхоз мне передал явиться в медчасть. Ожидание на лестничной клетке медчасти затянулось на весь день. Я прекрасно осознавал, что если не дождусь и уйду, меня обвинят во всех смертных грехах режимного учреждения. Поэтому проявил упорное терпение.
В пятом часу вечера на лестничную клетку вышел начмед части. Он долго молча смотрел на меня. Я к этому времени изрядно устал, поэтому буквально висел на перилах лестничного пролета и не обращал на него внимания. Наконец, он спросил: «Что, пришел опять лечиться?» Я не стал отвечать и продолжил молча ждать. Начмед немного постоял и ушел. Через несколько минут меня пригласили войти.
В кабинете врача состоялось своеобразное «собеседование», в ходе которого мне было предложено лечь в стационар медчасти ИК. На это предложение я ответил отказом, так как по опыту знаю, что находиться в этом заведении ФСИН таким осужденным, как я, чрезвычайно опасно.
Поэтому обратил внимание врачей, что не переношу многие лекарства, и в карточке записано, что у меня может быть анафилактический шок. Мое состояние требует обязательного медицинского обследования, что подтверждается медицинскими справками. Без обследования нахождение в стационаре колонии меня не устраивает. Напомнил врачам, что в стационаре отсутствует диетическое питание, без которого лечение теряет смысл.
Стационар медчасти находится на третьем этаже в плохо приспособленном для этих целей помещении. Отсутствует прогулочный дворик, больные и обслуживающий персонал курят здесь же.
По своим бытовым условиям при численности осужденных более 1400 человек, стационар колонии не соответствует экологическим и бытовым нормам. Если сравнивать с советским периодом времени, в этой же зоне численность достигала 600-700 человек. При этой численности под медчасть была отведена полностью локальная зона одного отряда.
Как бы то ни было, с размещением в стационаре я согласился, потому что начмед пригрозил: «Отказываетесь? Хорошо! Мы составляем бумагу о твоем отказе и не несем за тебя никакой ответственности».
Думаю, что начмед ни за одного замученного до смерти осужденного никогда не нес и не несет ответственности, могут свидетельствовать сотни живых и мертвых. Но кто их будет слушать?
При таких обстоятельствах мой отказ мог бы узаконить любые противоправные действия, направленные против меня. Учитывая условия и обстановку, в которой я находился, мне поневоле пришлось согласиться с госпитализацией.
Мое лечение в стационаре началось с вечера 3 мая 2012 года и проходило в виде «химиотерапии» – приема пяти таблеток утром и пяти таблеток вечером. Прием лекарств проходил под строгим контролем медсестры.
С 4 на 5 мая у меня появилось скачущее высокое давление, неправильное дыхание, боли в области сердца и желудочно-кишечного тракта. Приходилось обращаться к медсестре, от которой получал дополнительную таблетку фенигидина (препарат, понижающий давление, – прим. ред.). В ночное время беспокоил дежурного осужденного и получал всё те же фенигидин и валидол.
7 мая мое самочувствие было настолько плохим, что ко времени очередного приема таблеток я остался лежать на койке и пропустил прием лекарств. Утром 8 мая во время обхода начмед предъявил мне обвинение в том, что я нарушил режим, и он, со своей стороны, объявляет мне последнее предупреждение. Без первого сразу последнее!
Привожу предписание, которое висит при входе в стационар, напротив двери. В одном из пунктов предписания указывается, что больной во время обхода, лечебных процедур и т.д. должен находиться в палате на своем спальном месте. Я не стал вступать в пререкание. Дождался, когда кончится обход, спустился во врачебный кабинет и объяснился, ссылаясь на предписание и на то, что от назначенного лечения мне делается всё хуже и хуже.
10 мая после утреннего приема лекарств, как и в предшествующие дни, наступило очередное ухудшение самочувствия, которое сопровождалось головными болями и шумом в ушах. Холодные примочки на лоб не помогали, оставалось только ждать – надеяться на лучшее, что всё само пройдет.
В это время в палату вошел начмед. Убедился, в каком состояние находится больной Д., три дня назад поступивший в стационар. Проходя мимо моей койки, он обратил внимание на меня и спросил: «Как дела?» Я ответил: «Хуже не бывает. Надо отсюда выбираться, пока живой».
Начмед остановился, проверил мой пульс, измерил давление, которое оказалось высоким (230/110) и направил меня в процедурный кабинет.
После инъекции одного препарата, мое самочувствие значительно улучшилось. Повторять опыт по приему неизвестных мне лекарств я уже по-настоящему боялся и не желал. Об этом я сообщил начмеду части и добавил, что намерен покинуть стационар. Он не возражал, но попросил подождать до понедельника, мол, там выйдет врач, и мы подумаем, как с тобой дальше решать.
В понедельник вел прием больных капитан. Я обратился к нему. Он выслушал меня и ответил: «Иди. Кто тебя держит?» «Думать и решать», как обещал начмед, никто не собирался.
Борис Владимирович М, рисунок: uinp.info